Бессмертник - Белва Плейн
Шрифт:
Интервал:
Пол снова улыбнулся.
— Дети ее выросли, — продолжала Анна. — Джимми намерен стать врачом, а…
— А как муж? — перебил Пол. — У них по-прежнему хороший, крепкий брак?
Анна кивнула. О человеческой жизни можно создавать тома, можно рассказывать, описывать ее — со всеми перипетиями, падениями и взлетами, — но к чему? Слишком много усилий, слишком мало времени. Да и смысла нет: никакими словами не оживить для него Айрис, Тео, Стива… Он их не знает.
— Неужели совсем нечего рассказать?
Она развела руками.
— Да, понимаю… Нелепо… Я прошу вдохнуть жизнь в бесплотные образы. Уместить в минуты целые годы.
— Я знаю, ты хотел бы их увидеть.
— И не увижу никогда, если…
Но Анна не дала ему договорить:
— Посмотри хотя бы фотографии. Я на днях заполнила новый альбом. Сейчас принесу.
Он склонился над альбомом. По-прежнему изящен: не располнел, не согнулся. Он, вероятно, доживет до глубокой старости, причем таким же бодрым и подтянутым. В памяти вдруг всплыла картинка: юный, почти мальчик, он взлетает по ступеням с ворохом заграничных подарков в руках. Таким она увидела его в первый раз.
— А девочка очень похожа на тебя! Прямо красавица.
— Лора — чудесный человечек, веселый, добрый. И очень чуткий.
— Мальчики тоже как на подбор. А это кто?
— Наш младший, Филипп.
«Маленький гений Джозефа», — печально добавила она про себя. Увы, до гениальности ему далеко!
— Когда мы виделись в последний раз, его и на свете не было. — Слова прозвучали скорбно, и она поспешила эту скорбь умалить: — У Айрис счастливая семья. И дети удачные. Все у них хорошо.
Стоит ли рассказывать о метаниях Стива? О грядущих экзаменах Джимми? О Лориных кавалерах? Ей, бабушке, есть о чем тревожиться, но такое уж теперь время, такая молодежь. Сложностей много, а рассказывать о них ни к чему… Что ж, тем горше.
— Бред какой-то… Смотреть на эти лица и знать, что это отчасти моя кровь, мои дети…
— Да, понимаю. — Грудь кольнуло, сжало болью. Или почудилось? Говорят, бывают такие, воображаемые боли. Психосоматические.
Он отложил альбом. «Невежливо держать Пола на улице», — сообразила она и сказала:
— Хочешь посмотреть дом?
Он кивнул. Они прошли через прохладные комнаты, через столовую, где со стены строго глядел Джозеф в строгом темном костюме, и наконец очутились в Анниной любимой гостиной. Окна глядели на юг, и гостиная была светлой в любое время года. Жизнь Анны теперь протекала именно здесь. На столиках лежали кипы журналов, на диване с желто-белой обивкой осталось вязанье — лыжный свитер для Лоры.
— Какая знакомая комната, — пробормотал Пол.
— Знакомая?
— Разве ты не помнишь? Мамина гостиная всегда была желто-белой. Ее любимые цвета.
Ну конечно же! Конечно. Анна почувствовала, что заливается жаркой краской. Как она могла забыть?!
Пол рассматривал акварели на стене.
— Очень хорошие вещицы. Ты сама выбирала?
— Да, давным-давно. В этом Джозеф предоставлял мне полную свободу действий. Он не интересовался искусством.
— Выбрано со вкусом, Анна. Сейчас ты можешь получить за них втрое больше, чем заплачено. Но думаю, тебе это безразлично.
— Разумеется. Я выбрала их по одной-единственной причине: мне возле них хорошо и покойно.
Простые, лаконичные, почти скупые работы: заросший лилиями и кувшинками пруд; сухое дерево, воздевшее ветви к грозовому небу; лишайник на мокром черном камне. Картина с деревом — удлиненный вертикальный прямоугольник, а остальные — квадраты, побольше и поменьше.
— Прекрасные акварели, — снова похвалил Пол. Он подошел к окну и остановился, глядя на послеполуденное марево. Просто стоял и смотрел.
Проследив его взгляд, она увидела лишь чайный столик в саду да розовато-лиловые и светло-вишневые головки флоксов на фоне стены. Их дурманящий запах долетал через открытое окно.
Анна присела на диван. Как странно, что он здесь, в ее доме. Как мимолетны и кратки были их встречи: если собрать все часы воедино, не наберется и нескольких недель. Но как же переменил он всю ее жизнь. Она вспомнила давно забытое, похороненное, запертое в ящик. Она выбросила ключ от этого ящика, но воспоминание всплыло помимо воли: те давние ночи в доме его родителей, ее рыдания в подушку — чтобы ни всхлипа, ни стона. Юность, чьи горести всегда острее и пронзительней, чем любые несчастья зрелых лет.
— Если подводить итоги, — произнес Пол, — ты прожила хорошую жизнь. Несмотря на беды, которые я тебе принес.
— Ты принес мне не только беды, — тихо сказала Анна.
— Правда?
— Были и минуты радости. Большой, ни с чем не сравнимой радости.
— Минуты! — воскликнул он. — Минуты! На целую жизнь! Я ничего не смог тебе дать…
— Не забывай, ты дал мне дочь.
— Тебе с ней по-прежнему тяжело?
— Она близкий, родной человек. Лучшего и желать нельзя.
— Я рад.
Он сел в кресло, к ней лицом. Ей вдруг стало неловко и, положив на колени Лорин свитер, она машинально провязала пару петель.
— Я рад, что принес в твою жизнь не только сложности.
— Я никогда так не считала. И кстати, я хочу тебя поблагодарить.
— За что?
— Я давно хотела, только случая не было. Ведь после нашей последней встречи в опере, когда Джозеф так страшно рассердился и я попросила тебя не появляться и не писать, ты выполнил мою просьбу, не подверг меня ни малейшей опасности. А ведь мог. Другой на твоем месте мог и подвести.
Пол посмотрел на нее долго, пристально:
— Анна! Ты же знаешь! Я бы скорее отсек себе руку!
Она ахнула, закрыла ладонью рот:
— Боже мой, Боже мой…
Наступила тишина. Наконец он заговорил:
— Это все, что нам доселе было отпущено. Жаль.
Металлически заверещала цикада, заверещала и смолкла. С дальнего конца лужайки доносился ровный стрекот кузнечиков. Звуки идущего на убыль лета; краски еле уловимого, первоначального увядания; пожухнувшие от зноя розы.
— Лето на исходе, — сказал Пол, словно прочитав ее мысли. — Цикады — верный признак конца.
— До нового лета, — отозвалась Анна.
— Ты всегда была оптимисткой. Твоя чашка всегда наполовину полна.
— А твоя наполовину пуста?
— Да, зачастую.
Она улыбнулась:
— Тогда ты, должно быть, все время стремишься ее наполнить?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!