Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Это едва ли был призыв к демократии. Скорее это был призыв вернуться к тому, что Ленин обещал в труде «Государство и революция».

Хотя к этому времени Владимир Ильич испытывал отвращение от разговоров о равноправии пролетариата, хотя ему были отвратительны Коллонтай и Шляпников, его поведение в кризисной ситуации отличалось выдержкой и хладнокровием, являя пример удивительного политического искусства и знания психологии людей, с которыми ему приходилось иметь дело.[407]

Для начала Ленин сыграл роль арбитра между двумя партийными группировками. Троцкий, чье раздражение рабочими было столь же велико, как его собственное, но чьи политические способности и такт значительно уступали ленинским, предложил повести открытую атаку на «синдикалистскую ерунду». Приобретенный военный опыт внушил Троцкому уважение к профессионализму, к дисциплине, но он с большим недоверием относился к «инициативе масс». Теперь Троцкий призывал к «перетряхиванию» руководящих кадров профсоюзов, к их «огосударствлению», к превращению их в придаток государственного и партийного аппарата, требовал «завинчивания гаек» в профсоюзах. Ленин потратил много времени, разоблачая «тезисы» Троцкого (они были близки с его собственными мыслями) и антипартийную сущность «рабочей оппозиции», столь ненавидимых им Коллонтай и Шляпникова. В партии Троцкий теперь превратился в своего рода молниеотвод, взявший на себя ответственность за авторитарность и тем самым позволивший Ленину играть роль терпимого миротворна. Упразднить профсоюзы, как предложил Троцкий? Никогда. Они должны оставаться «школой коммунизма». Лестное высказывание, но вряд ли наполненное глубоким смыслом. «Вынужден заявить, что тезисы товарища Троцкого абсолютно ошибочны и их следует отвергнуть».

Однако в действительности большинство членов партии, скорее всего, поддерживали положения, высказанные «рабочей оппозицией». Борьба была неравной: недовольство большинства против железной решимости одного человека, Владимира Ильича. Они испытывали не столько привязанность, сколько суеверный страх перед тем, что может случиться без него. За Лениным стояла большая часть коммунистов, и было бы невероятным, чтобы кто-то решился проголосовать на съезде партии против него. Он, один против всех, оказался прав в отношении Брестского мира. Он никогда не терял уверенности в самые тяжелые моменты Гражданской войны. Он защитил партию от честолюбивых стремлений Зиновьева, Троцкого и других. Кто-то из оппозиционеров выразил несогласие. Шляпников и Коллонтай обвинили Ленина в том, что он запугивал инакомыслящих. На X съезде партии один из выступавших назвал Ленина «главным бюрократом».

Но в планы Ленина не входило просто опровергнуть обвинения и оттолкнуть оппозицию. Ему не терпелось уничтожить последние остатки демократии и анархизма и приступить к «выполнению практических задач». Следовало достойным образом «похоронить» военный коммунизм, заложивший фундамент социализма, или, избегая эвфемизмов, вернуться к осуществлению капитализма на практике.

Дерзкий молодой делегат от Украины в Брест-Литовске, который обвинил большевиков в клевете, столкнулся с психологическим оружием Ленина, которое редко его подводило. Ленин вцеплялся в противника мертвой хваткой бульдога и не отпускал до тех пор, пока тот не был вынужден в панике ретироваться с поля боя. Меньшевики были не просто не соглашавшимися с ним, они были «ликвидаторами». Во время революции эпитет «мелкие буржуи», которым Ленин предварял почти каждое упоминание эсеров и меньшевиков, также поражало цель. Мартовы, Даны и Черновы непременно задавались вопросом: вероятно, сражаясь с большевизмом, они боролись за истинно пролетарскую партию; возможно, они невольно проявляли свои буржуазные корни? Теперь в борьбе с «рабочей оппозицией» Ленин охарактеризовал их цель одним словом – «синдикализм» (или «анархо-синдикализм»). Напрасно его противники открыто критиковали психологический террор, они действовали не как марксисты, а как… синдикалисты. Ленин отражал их психологическое контрнаступление, крики «бюрократизм» с вежливой самонадеянностью. Он первым признал, сказал Ленин, что в партии имеет место нежелательный бюрократизм. Почему же тогда его противники не ответили комплиментом на комплимент и согласились, что они синдикалисты? Несчастный Шляпников кричал, что с помощью этого слова Ленин пытался запугать его. Да разве мог он себе такое позволить, с негодованием оскорбленного в лучших чувствах человека спрашивал Ленин рабочих. Ведь они столько вместе пережили: подполье, революцию. Разве посмел бы он запугивать старого товарища? Почему же Шляпников не признает, что он синдикалист?

На съезде партии невероятно проницательный и смелый коммунист открыто выступил в отношении психологического крючкотворства Ленина:

«Товарищ Ленин, можно сказать, категорически, без малейших доказательств, приклеил ярлык синдикализм на «рабочую оппозицию». Психологически это понять не трудно. Товарищ Ленин – председатель Совнаркома. Он руководит нашей советской политикой. Очевидно, любому движению, которое входит в противоречие с властью, приклеивается ярлык «мелкий буржуй».[408]

Большинство делегатов встретили его выступление смехом. Можно предположить, что это был нервный смех. По словам оратора выходило, что товарищ Ленин любит власть, намеревается удержать ее, и горе тем, кто не соглашается с ним!

Никто из тех, кто знал Ленина, не мог и подумать, что подобная проницательность сможет привести его в такое смущение. Но он устоял. «Я утверждаю, что есть связь между идеями и лозунгами мелкой буржуазии, анархической контрреволюции и лозунгами «рабочей оппозиции»[409], – подытоживая сказанное, заявил Ленин. У кого хватило бы безрассудства и терпения распутать причудливую путаницу слов и клеветы, заключенной в этом коротком предложении? «Рабочая оппозиция» насчитывала в своих рядах старейших и наиболее преданных большевиков. Теперь их обвиняли «в связи» с теми, кто боролся против власти коммунистов и поднимал мятеж. Мятежники, моряки Кронштадта, оказались одновременно мелкой буржуазией, анархистами и контрреволюционерами (то есть возможными сторонниками возвращения имперского режима!).

Кронштадтский мятеж, который совпал с X съездом партии, предоставил Ленину очередную возможность для политического маневра. На первый взгляд могло показаться, что мятеж «красы и гордости русской революции», как совсем недавно называл их Ленин, продемонстрирует особую решительность большевистской олигархии, до сих пор неправильно управлявшей страной. Моряки требовали выполнения обещаний, данных коммунистами в Октябре: реальных выборов в Советы, а не назначений; политической свободы не для «буржуев и помещиков», а для социалистических партий и анархистов и прекращения террора. Моряки потребовали (сказывалось их крестьянское и рабочее происхождение) прекратить угнетение крестьян и увеличить зарплату рабочим.