Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев

Никаких воспоминаний, в которых бы речь шла об Александре III и его царствовании, Черевин не оставил, и никакими прямыми свидетельствами на этот счет с его стороны мы не располагаем. Но есть воспоминания известного русского физика, профессора Московского университета П. Н. Лебедева, опубликованные в неподписанной статье небезызвестным «профессиональным разоблачителем царизма» и «ловцом провокаторов» В. Л. Бурцевым в издававшейся им в Париже эмигрантской газете «Будущность» за 1912 год. Публикация эта осталась мало известной ввиду небольшого тиража газеты и фактически стала достоянием лишь весьма ограниченного круга эмигрантов. Ситуация кардинально изменилась, когда после Февральской революции эта статья под заглавием «Черевин и Александр III» была перепечатана в Москве в пятом и шестом номерах журнала истории и литературы «Голос минувшего» за 1917 год. Профессор Московского университета, гениальный физик П. Н. Лебедев во время обучения в Страсбургском университете близко познакомился с Черевиным, когда тот гостил в Страсбурге у своей сестры Натальи Александровны, бывшей замужем за профессором университета Шульцем.

По рассказам Лебедева, положение свитского генерала, главного столпа русской реакции, попавшего в ученую профессорскую среду, конечно, сплошь передовую по политическим взглядам, было и смешно, и жалко. Но Лебедева скучающий Черевин возлюбил и беседовал с ним много и откровенно. И беседы эти были очень любопытны.

Время знакомства Лебедева с Черевиным падает, вероятно, на промежуток между октябрем 1894-го и февралем 1896 года — между датами смерти Александра III и самого генерала, — то есть где-то на 1895 год. Действующие лица: сестра Черевина с мужем, находящийся фактически не у дел после смерти Александра III Черевин за рюмкой «русского зелья», то бишь смирновской или шустовской водки, и молодой, любознательный русский физик. Беседу ведет и говорит в основном генерал, а остальные с любопытством слушают его «рассказы подшофе» из закулисной жизни двора императора Александра III — этакие, говоря современным языком, «байки гатчинского диггера». Через год Черевин умирает, и физик Лебедев пересказывает его откровения неизвестному нам лицу. Последний терпеливо ждет почти 17 лет до тех пор, пока в 1912 году не умирает сам Лебедев, и лишь после этого публикует свой пересказ в вольном изложении в газете В. Л. Бурцева.

Возникает вполне закономерный вопрос: зачем же этот некто так долго ждал и не спешил с опубликованием сенсационного материала, который должен был буквально жечь ему руки своей актуальностью и востребованностью? Самый простой, но мало убедительный ответ заключается в том, что фантом был связан обещанием, данным Лебедеву, не публиковать материал до его смерти или собственной внутренней цензурой и боязнью повредить доверившемуся ему человеку. Но имеет полное право на существование и другое объяснение: ждал, когда некому будет подтвердить или опровергнуть его публикацию.

И тут мы выходим на третье, главное действующее лицо этой истории — уважаемого В. Л. Бурцева и приобретаем право предположить, что неизвестным автором публикации был именно он. Если наша догадка верна, то дальнейшая разгадка таинственной заметки в его газете упирается, по нашему мнению, в единственный и отнюдь не риторический вопрос, а именно: мог ли В. Л. Бурцев, давний и заклятый враг династии и трона, пойти на фальсификацию воспоминаний Черевина? Несомненно, мог, что он неоднократно и доказывал за время своей журналистской карьеры, публикуя на страницах эмигрантской печати фальшивые «секретные документы» Департамента полиции и других органов государственной власти. Аналогичное скептическое отношение к «воспоминаниям Черевина» в изложении В.Л. Бурцева мы встретили у многих современных исследователей, включая О.Барковец, А. Крылова-Толстиковича и А. Боханова. Тем не менее мы все же склонны думать, что Бурцев, славно потрудившись над материалом физика Лебедева, выдумать все от начала и до конца просто не мог — ему, на наш взгляд, не хватило бы для этого «инсайдовой информации». В самом деле: вряд ли стоит сомневаться в подлинности некоторых весьма ярких эпизодов, да еще и изложенных образным и занятным языком опытного рассказчика, которым, по свидетельству современников, был Черевин. Приведем в качестве образчика хотя бы рассказ о неприязненных отношениях, сложившихся у генерала с «Владимировичами» — многочисленными отпрысками великого князя Владимира Александровича (а их у него было ни много ни мало четверо душ: три сына и дочь):

«Когда Александр III занимался в кабинете, а работал он очень много, Черевин помещался в… длинном зале перед дверью в кабинет, за особым столиком. На эти часы он оставался единственным человеком в мире, который мог войти к царю самостоятельно. Даже царица Мария Федоровна, не говоря уже о детях, если имела экстренную надобность потревожить царя-супруга, должна была предварительно доложиться через Черевина.

По словам последнего, это бывало редко, да и то он отказывал в докладах либо отговаривал докладывать, так как прерванный в очередных занятиях Александр III делался не в духе и встречал неурочно вторгшихся к нему угрюмым медведем.

Просить его в таких условиях было верным средством получить сердитый и неразборчивый отказ.

Сверх того, он столько же не любил, чтобы и Черевина, как верного царского стража, развлекали на его бессменном дежурстве. И вот на этой-то почве у Черевина с противнейшими для него Владимировичами действительно вышла однажды резкая перепалка.

Приехала великая княгиня Мария Павловна, — приехала прямо к императрице, я ее не видел… Потом явилися эти лоботрясы… Идут, шумят, словно они на Невском… Проходят мимо меня, конечно, кивок мне, маленькому человеку… Приехала великая княгиня? Через несколько минут, — не нашли они ее почему-то, — опять: „Генерал, вы не видели великую княгиню?“ У меня же дел, как нарочно, по горло: бумаг и резолюций целая гора… Через пять минут опять тут как тут: „Генерал, да где же, наконец, тут великая княгиня?“

…Взорвало меня… Встал и говорю: „Что вам от меня угодно? Какую великую княгиню вы ищете? Вы мальчики, для вас она не великая княгиня, а мама… Меня царские дети спрашивают: „Петр Антонович (так в тексте), где папа и мама“, а не „генерал, где великая княгиня“… И как вы смеете мешать мне, когда отлично знаете, что я занят государевым делом? Мне вверена охрана особы Государя, а я буду вам разыскивать каких-то там великих княгинь?!“»

Юнцы, конечно, оскорбились, бросились жаловаться родителям, а родители к царю… Александр III, недовольный и хмурый, должен был лично разобрать столкновение. Черевин дословно повторил ему, как было дело, подчеркнув и последнюю фразу… Александр III повернулся к обвинителям Черевина громадным телом своим и равнодушно произнес: «На что же вы жалуетесь? Петр Антонович (так в тексте) совершенно прав». Аутентичность этого эпизода у нас не вызывает сомнений. Как опытный царедворец Черевин знал все закулисные «тайны персидского и испанского двора», был прекрасно осведомлен о неприязненных отношениях, существовавших между Александром III и великим князем Владимиром Александровичем и их дражайшими супругами, и мог безбоязненно позволить себе осадить не в меру зарвавшихся родственников.

Вполне вписывается в своеобразный образ Черевина и якобы данная ему Лебедевым красочная характеристика: «Черевин был очень смышленый, остроумный и, в домашнем обиходе, даже добродушный человек, но совершенный политический дикарь и глубокий невежда: тип денщика в генеральском мундире. Александра III он боготворил и готов был говорить о нем целыми днями… Он с поразительной прямолинейностью делил мир на две половины. На одной, недосягаемо высокой, стоит Александр III, при нем на страже он, Черевин, и, пожалуй, так и быть, императрица Мария Федоровна, а на другой, где-то внизу, „простая сволочь“… Это подлинное его выражение. К числу „прочей сволочи“ он бесцеремонно относил не только все министерские и придворные властные силы (до Победоносцева включительно), но и иностранных монархов, и русских великих князей… Более того, этих последних чуть ли не преимущественно и в первую голову…