О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского - Ольга Александровна Седакова

другого, далекого города, который ее когда-то крестил. Он участвовал в отпевании. Другой священник, из Измайловского собора, который много общался с ней последние годы (и над гробом рассказывал об их постоянных спорах) сказал замечательное слово о Елене, о ее поэзии, о ее даре русскому языку. Я испытывала огромное утешение и «двустороннюю» радость: наша церковь в лице своего иерея нашла что сказать о прекрасном поэте, не занимаясь мелочным разбором ее «догматики», – и Лена нашла это укрывающее крыло, которого так искала. Когда ее гроб выносили из собора, на крыльце они встретились с мощами Матроны, привоза которых она ждала последний месяц своей жизни. Но самым чудесным было ее лицо в гробу – это было лицо счастливого подростка, совсем не то, какое мы привыкли видеть в последние годы. «И сердце бьется, сердце рвется счастливым пойманным лещом», вот что виделось на нем, первый свет еще детского вдохновения.

341

Боже,

Прутяное гнездо

Ты свил для меня

И положил на теплую землю

На краю поля,

И туда

Не вползет змея.

‹…›

Боже,

Иногда

Ты берешь меня на ладонь

И сжимаешь мне горло слегка —

Чтобы я посвистела

И песенку спела

Для Тебя, одного Тебя…

(1978)

342

Как будто завелось во мне гнездо,

И там большой птенец, и пить он просит.

(«Птичья наука», 1983)

343

Что в тебе все стучится, клюется —

Астральный цыпленок какой —

Что прорежется больно и скажет:

Я не смерть, а двойник твой.

(«Сердце, сердце, тебя все слушай», 1990)