Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин

В четверг вечером, 9-го числа, Гарсиа Маркес и Мерседес отправились на ужин с Пальме в загородную резиденцию премьер-министра в Харпсунде. На ужине присутствовали еще одиннадцать гостей, в том числе Даниэла Миттеран, Режи Дебре, шведский дипломат Пьер Шори, писатель Гюнтер Грасс, турецкий поэт-политик Бюлент Эджевит и Артур Лундквист. Шведский министр иностранных дел сказал, что такое приглашение — особая честь, ее редко кто удостаивался прежде. Гарсиа Маркеса много лет назад познакомил с Пальме Франсуа Миттеран в своем доме на Рю-де-Бьевр. Теперь, хоть и абсолютно выдохшийся, он два часа увлеченно беседовал о положении в Центральной Америке, и эта беседа впоследствии поспособствует привлечению президентов шести стран региона Панамского перешейка к участию в так называемом Контадорском мирном процессе[1067].

Все это было лишь закуской перед основным блюдом — Нобелевским фестивалем, состоявшимся 10 декабря: утром репетиция в концертном зале, после обеда само великое событие, в четыре часа вручение Нобелевских премий королем Швеции перед аудиторией из 1700 человек. В тот день Мерседес, «супруга нобелевского лауреата», появилась на обложке колумбийского журнала Carrusel — приложения к газете El Tiempo. В журнале была помещена статья под названием «Габито ждал, пока я вырасту», написанная свояченицей Мерседес Беатрис Лопес де Барча[1068]. Можно представить, как она говорила Мерседес: «Хочешь стереть с лица земли ту статью, что Консуэло Мендоса написала в прошлом году, так дай мне сделать по-настоящему лестное интервью, с лестными фотографиями». Мерседес: «Ладно, только это одно».

Вскоре после обеда герой дня оделся. О ликилики он не переставал говорить с того дня, как узнал о награде. Иногда заявлял, что это дань памяти его деду, полковнику; иногда, менее скромно, — что он хочет почтить свое самое знаменитое творение, полковника Аурелиано Буэндиа. На следующий день газета El Espectador напечатала письмо дона Аристидеса Гомеса Авилеса из Монтерии (Колумбия), который помнил полковника Маркеса и сказал, что тот сроду не показывался на людях в ликилики: он был истинный щеголь и без пиджака даже на улицу никогда не вышел бы, не говоря уж про то, чтобы явиться не при параде на церемонию вручения Нобелевской премии[1069]. В этих дебатах ни разу не был упомянут Габриэль Элихио Гарсиа — человек, который в молодости действительно носил ликилики.

Стокгольм, Гранд-отель, номер люкс 208, 10 декабря 1982 г., три часа дня. Перед отъездом из Парижа Тачия купила для Гарсиа Маркеса термобелье «Дамарт», в котором писатель запечатлен на одной из своих знаменитых фотографий: он стоит в неглиже в окружении друзей-мужчин, одетых в смокинги, которые они взяли напрокат, заплатив по двести крон за каждый. Мерседес вручила каждому по желтой розе, дабы отвести беду — la pava, как говорят по-испански в Карибском регионе, — и помогла вставить цветы в петлицы. «Так, compadre, дай-ка взглянуть…» Потом она организовала фотосессию[1070]. Потом достали ликилики, и это означало, как три дня спустя язвительно заметила Ана Мария Кано из El Espectador, что Гарсиа Маркес прибыл на церемонию «сморщенный, как аккордеон»[1071].

Но все это было позже. А тогда, одетый вызывающе в свой ликилики — попросту говоря, в традиционный наряд латиноамериканцев из низшего класса — с черными ботинками (о ужас!), Гарсиа Маркес приготовился к моменту истины. Его ликилики был такой же мятый, в каких наверняка ходили и никарагуанец Аугусто Сандино, и кубинец Хосе Марти и другие герои Латинской Америки, не говоря уже про Аурелиано Буэндиа. Сверху Гарсиа Маркес надел пальто, чтобы не замерзнуть на северном холоде. «Мы все плотной толпой спустились по лестнице, — вспоминает Плинио Мендоса, — сопровождая Габо на самое памятное торжество в его жизни»[1072]. Дальше Мендоса ведет рассказ в настоящем времени: «На улице лежит снег, всюду фотографы. Шагая рядом с Габо, я вижу, как на мгновение кожа на его лице натянулась. Я чувствую — как у рожденного под знаком Рыб у меня хорошо развито чутье — внезапное напряжение. Цветы, вспышки фотокамер, фигуры в черном, красный ковер: возможно, с ним разговаривают его предки из Гуахиры, похороненные в далеких пустынях. Возможно, они говорят ему, что пышная церемония увенчания славой — это то же самое, что пышная церемония погребения. Что-то подобное происходит, ибо, проталкиваясь сквозь вспышки и фигуры в торжественных нарядах, он бормочет себе под нос: „Черт, будто явился на собственные похороны!“ — и в его тихом голосе я слышу внезапную обеспокоенность и страдальческое удивление»[1073].

Они входят в огромное помещение концертного зала, спроектированного по подобию греческого храма. Тысяча семьсот человек, в том числе триста колумбийцев. Всеобщее изумление, когда Гарсиа Маркес появляется в своем белом наряде: вид у него такой, будто он по-прежнему в одном термобелье! Справа на сцене, убранной желтыми цветами, сидят в сине-золотых креслах члены королевской семьи: король Карл Густав XVI, прекрасная королева Сильвия (по матери бразильянка, детство она провела в Сан-Паулу), принцесса Лилиан и принц Бертил. Все они только что заняли свои места под звуки национального гимна. Рядом с ними кафедра, с которой будет выступать постоянный секретарь Гилленстен. Все лауреаты сидят слева, в красных креслах: шведы Суне Бергстрём и Бенгт Самуэльсон и англичанин Джон Вейн (лауреаты премии по медицине), американец Кеннет Уилсон (лауреат премии по физике), южноафриканец Аарон Клуг (лауреат премии по химии) и американец Джордж Стиглер (лауреат премии по экономике). За ними два ряда кресел занимают академики, члены правительства Швеции, другие важные персоны. Гарсиа Маркес в своем ликилики один в окружении фраков, боа, мехов и жемчужных ожерелий. Между ним и королем на полу вписана в круг буква N — краской или мелом? — символизирующая Нобелевскую премию, которой его наградили.

Гилленстен, профессор Шведской академии, начал свое выступление. Было видно, что Гарсиа Маркес нервничает. Его награждали предпоследним. Гилленстен, говоривший по-шведски, повернулся к поднявшемуся со своего места колумбийцу (у того блестели глаза — ни дать ни взять несчастный мальчик из школы Сан-Хосе в Барранкилье) и, перейдя на французский, подытожил все вышесказанное, затем попросил писателя подойти к королю за наградой. Гарсиа Маркес, выбравший в качестве сопровождения «Интермеццо» Бартока, оставил желтую розу на сиденье и пошел получать премию. Незащищенный, подверженный всем невообразимым несчастьям, без своего тотемического цветка, он стиснул кулаки и под звук труб зашагал по огромной сцене. Дойдя до круга с буквой N, он остановился и стал ждать короля. Пожимая руку увешанному медалями монарху, он был похож на бродягу в исполнении Чаплина, которого барин одарил своей милостью. Получив медаль и диплом, он чопорно поклонился королю, потом почетным гостям и публике. Зал разразился овациями, самыми долгими в истории этих августейших церемоний: ему аплодировали несколько минут[1074].