Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев

– Что это?

– Мыло, которое передала мне госпожа сегодня утром, – спокойно ответил Никифор, протягивая мне кусок, сам же приготовил полотенце.

Кинув взгляд в сторону, я увидел тазик на треноге с приятно пахнущей водой, на дне которой лежал небольшой камешек салатового цвета.

«Чудеса народной медицины», – усмехаюсь про себя, брызгая ладонями странную воду.

Умывшись, я ощутил на лице волну свежести, окончательно изгнавшей из организма дремоту. Ополоснувшись, быстро накинул на себя рубаху, порты и сапоги, прицепил к портупее ножны с подаренной отцом шпагой, поправил рубаху и с чистой совестью вышел в коридор.

Спустился к друзьям, весело обсуждавшим какую-то новость. Чуть в стороне от Артура, Миши и Кузьмы с Прохором сидели Алехандро, уже вполне сносно общавшийся на русском языке, и неизвестный мне молодой человек, которому на вид вряд ли дашь больше четверти века.

Увидев меня, присутствующие встали в приветствии, а неизвестный слегка поклонился, представляясь.

– Василий Никитич Татищев, прибыл к его высочеству для осведомления оного о Полтавской виктории и делах государственных, по приказу государя нашего Петра Алексеевича, – чуть ли не щелкнув каблуками, представился молодой дворянин.

– Очень приятно видеть вас, Василий Никитич, у себя. Надеюсь, вы отобедаете с нами? – с дружеской улыбкой спрашиваю Татищева. – Все-таки труды моих поваров достойны того, чтобы быть как минимум опробованными.

– Конечно, ваше высочество…

Сразу же в зал внесли десяток блюд, за ними пару больших супниц и поднос с молодым поросенком, зажаренным в каком-то соусе… Хм, или не в соусе, не знаю, не разбираюсь я в этом, так что, как говорится, не судите строго, люди.

Во время завтрака, слово за слово, удалось узнать, что присланный по моей давней просьбе участник Полтавской баталии родился, как я и думал, не так давно, а именно в апреле 1686 года в семье псковского помещика, который в то время служил стольником при царском дворе. Конечно, про древность рода я его не спрашивал, но, глядя на его лицо, поневоле подумал, что десяток благородных предков у Василия имеется точно. Вот, собственно, и все, что мне удалось узнать о нем.

Однако это было не все, что хотел поведать мне царский посланник, да и мне не с руки при нем начинать разбираться в тех делах, которые на протяжении полугода оставались без моего внимания. Так что, извинившись перед нашей компанией, мы с Василием вышли во двор, в дальнем конце которого занимался десяток гвардейцев, увидев меня, тут же отдавших воинское приветствие, вытянувшись во фрунт и подняв шпаги чуть выше колен.

Ответив им, я прошел дальше, увлекая отцовского посланца в сторону небольшого домика, возле которого с легкой руки Юли выросли в кадушках цветы и небольшие деревца. Помещение отапливалось тремя печами, а в окнах были стеклянные витражи. Кадушки же стояли по сторонам узкой дорожки длиной в пару десятков метров, плавно заворачивающейся в ровный овал, что при желании позволяло гулять в этом ботаническом саду сколько угодно времени.

– Ну что, Василий, сказывай о том, что государь наш приказал тебе поведать мне.

– Как скажете, ваше высочество, – улыбнулся он.

В следующие полчаса я узнал, что моя «слава» среди людей, ищущих дополнительного покровителя, облетела не только южные просторы Руси, но и залетела в западные районы, минуя Черноземье. С одной стороны, сие, конечно же, хорошо: люди поневоле принимают меня всерьез. А с другой – мне теперь предстоит ожидать неприятностей со стороны тех людей, которые не желают изменения порядка сложившихся при нынешнем государе вещей. Тот же Алексашка будет ой как против, если я возвышусь настолько, что государь приблизит меня к себе не только как сына, но и как полноправного преемника.

Так вот, как сказал мне Татищев, государь «простил» Августу альтранштедтскую измену и сразу же после Полтавы приказал русскому отряду прогнать вон из Польши шведские полки, ополовиненные политикой Карла. Изможденные и лишенные нормального снабжения, шведы сразу же покинули пределы польских территорий, как только весть о русском отряде, увеличившемся в два раза по сравнению с прошлым годом, дошла до них. Ну а польские магнаты сразу же поспешили провозгласить Станислава Лещинского низложенным и восстановили Августа на престоле.

– Истинную же цену польско-саксонскому союзнику наш государь знал очень хорошо, – сказал Василий, оглядываясь по сторонам, словно высматривая следящих за нами шпионов. – Царь-батюшка при встрече с Августом спросил у него, где подаренная ему сабля, та самая, рукоять которой осыпана драгоценными камнями и которую он некогда подарил Августу, вступая в союз с ним. Август ответил, что забыл ее в Дрездене. «Ну так вот, я тебе дарю новую саблю!» – сказал наш государь, отдавая ему ту же самую саблю, которую наши войска нашли на поле Полтавской битвы в личных вещах бежавшего Карла. Оказалось, что два года назад, заключая свой предательский договор с Карлом, Август подарил шведскому королю подарок нашего государя…

– Вот ведь песий выкормыш! – выругался я, не сдержавшись. – Как отреагировал на ложь «союзничка» его величество?

– Как говорил нам государь, предательское поведение Августа он раскусил еще в прошлом году, когда из-за него наша армия в Польше испытывала огромные трудности, находясь в отчаянном положении. И это не могло не быть оценено по достоинству его величеством. Однако из-за того, что сам Август нужен нам, государь решил сделать вид, что быль молодцу не в укор. Поэтому встреча трепетавшего Августа с царем оказалась любезной со стороны нашего царя-батюшки, и разговоры тоже велись самые учтивые.

Однако эта неприятная сцена не помешала Августу подослать к царю своего министра Флемминга, который пытался выпросить у Петра кое-что в пользу Польши из последних русских завоеваний в Прибалтике. Но из этого ровно ничего не вышло. Не для того наши солдаты выдержали такую долгую и тяжкую борьбу, чтобы, вытеснив шведов, допустить саксонских немцев или поляков к только что приобретенному морскому берегу. Как сказал сам государь, «все мои союзники меня покинули в затруднении и предоставили меня моим собственным силам. Так вот теперь я хочу также оставить за собой и выгоды, и хочу завоевать Лифляндию, чтобы соединить ее с Россией, а не затем, чтобы уступить ее вашему королю или польской республике».

– Получается, что все-таки ни Саксонии, ни Польше ничего не перепадет из добытого от шведов русской кровью? – с облегчением спрашиваю посланца государя.

– Да, все остается у нас, и никому завоеванных территорий наш царь не отдаст, – без улыбки ответил Василий.

– Ну а дальше что же? Как насчет наступательного договора? Ведь не мог этот… не согласиться на новый договор? – спрашиваю его, уже