Золото бунта, или Вниз по реке теснин - Алексей Иванов

Видно, Сашка встретил батю ударом железного кольца по голове. А потом добил насмерть. И лицо разбил вдребезги так, что и опознать-то стало невозможно. Они ведь были немного схожи, батя и Сашка, — ростом схожи, разлетом плеч, мастью волос… Сашка напялил на мертвого Перехода свой армяк, как Осташа напялил свой армяк на Федьку Милькова, и надел на шею мертвеца свое кольцо. А потом бежал. Никто в суматохе не обратил на него внимания. И вечером нашли в казенке прикованного колодника с разбитой рожей… Кто мог подумать, что это не Сашка-вор, а сплавщик?!

А Сашка похерил и Колывана тоже. Сашка разгадал батину загадку про четырех братьев Гусевых — боец Четыре Брата — боец Гусельный. Сашка понял, где батя зарыл казну. Колывану Сашка разгадки не сказал, чтобы Колыван помогал ему освободиться в надежде потом вдвоем отыскать клад. Поэтому Колыван и на сплав-то нанимался только до Кумыша, чтобы за Разбойником встретиться с Сашкой и идти за золотом. Но Сашка, значит, на встречу не пришел, а побежал за казной в одиночку. И почти добежал. Почти. На Гусельном бойце, безлюдном и окутанном дурной славой, Сашка попался медведю. И медведь поломал, помял, порвал Сашку, а Сашка истыкал брюхо зверя ножом. Медведь отступился. Умирая, Сашка все ж таки добрался до ямы с золотом, лег на бочки и испустил дух. А раненого медведя на шорохе подстрелил Еран. Подстрелил, да увидел, что брюхо хозяина так порезано, как только человек мог сделать. Зверей-человекоубийц, зверей-людоедов люди леса не едят. И Еран отдал тушу медведя веселой пьяной артели дяди Федота Михеева.

Вот как дело было. Вот как развязались-завязались все узелки.

Значит, там, на Четырех Братьях, в могиле лежит не Сашка Гусев, а батя. И Чусовая его не губила. Чусовая хранила его двадцать лет.

…Уже днем Осташа спустился по шороху к лодке Колывана, взял шест и дотолкался до деревни Рассольной. Он нашел избу дяди Федота и попросился на постой. Он чувствовал себя больным, смертельно больным, но теперь никакая вогулка не смогла бы его вылечить.

Дяди Федота дома не было. Он уже укатил хозяйничать на Бисер, на рудник, где барыни Строгановы утвердили его приказчиком. С дядей Федотом ушла и его жена, почуяв неладное: слишком уж счастлив супружник-то стал. В доме остались только три старшие дочери дяди Федота и всякая мелочь ребятня, которая счету не поддавалась.

Девки у дяди Федота были как ложки одного мастера-ложечника: толстые, круглые, веселые, похожие одновременно и друг на друга и на батюшку. Девки обрадовались отцовому знакомцу — такой молодой, такой холостой!.. Но знакомец девок разочаровал. День и ночь лежал на лавке, молчал, смотрел в стену, ел без радости. Ночью он метался во сне, хрипел, кричал, падал с лавки. Девки не умели заговорами отгонять алецов и постенов, а потому только испуганно таращились с полатей. Странный этот парень убрался только на третий день. Услышал в случайном разговоре, что в Рассольную из Камасиной деревни пришел человек, который по пути видел, как хоронят знаменитого сплавщика из Кумыша; услышал — и вон из избы.

Осташа отыскал в Рассольной того мужика и навалился с расспросами. Мужик рассказал. Сплавщика Колывана Бугрина нашли в пещере бойца Баюн. Боец этот стоит в восьми верстах ниже Гусельного. В подножии бойца есть пещера, куда можно заплыть на лодке. Баюна еще зовут Плакуном, потому что в пещеру, забавляясь, парни завозят девок, ссаживают и уплывают. Девки, дуры, сидят в пещере и плачут, так как понимают: пока они перед парнями подолы не задерут да не нагнутся, их отсюда не вывезут. Весной пещеру заливает почти под потолок. Вот сюда-то и закинула Чусовая тело Колывана. Колыван, когда плыл из-под Гусельного, поймал какую-то доску и подложил под себя, чтобы не утонуть. Он и не утонул — умер от холода.

— А крест на сплавщике был? — спросил Осташа у рассказчика.

— Чай, все православные, как без креста-то? — обиделся мужик. — Был крест, понятно! Я сам его видел, когда сплавщика в гроб заколачивали.

После этого Осташа забрал у дяди-Федотовых девок свои пожитки, погрузился в лодку и упором ушел вверх.

Жизнь словно замерцала в его глазах — темные, пустые куски проваливались в никуда, будто их и не было вовсе. История догорала, как утренний костер, и огонь выбивался из углей последними вспышками.

Вечером следующего дня Осташа добрался до Четырех Братьев. Он сел на пенек возле могилы с рухнувшим голбцом и устало сказал:

— Здравствуй, батюшка… Вот я тебя и нашел.

Он просидел недолго. Встал, подгреб ладонями расплывшуюся землю холмика, поправил крест и подпер его колышком. У него не было ни топора, ни заступа, чтобы привести могилу в порядок. Да и рано еще было — земля не оттаяла до глубины. Он вернется сюда летом и все сделает как надо. А потом еще доплывет до Гусельного и засыплет, заровняет с землей яму с кладом.

С Четырех Братьев Осташа пошел упором дальше.

Разбойник.

Кликун.

Похоронил ли кто Бойтэ?..

Осташа причалил под Кликуном, выбрался из шитика и полез вверх по склону.

Лес под скалой долго обшаривать не пришлось. Осташа издалека увидел светлую одежду. Он пробрался сквозь валежник, и ноги его подкосились.

На мелких елочках валялась… валялось… Нет, не Бойтэ. Кукла. Мешок, набитый соломой и обряженный в вогульскую ягу. Вместо головы был другой мешок, поменьше, к которому сверху прикрутили соломенные патлы, чтобы походило на светлые волосы вогулки.

Осташа разорвал мешки, разорвал на клочки одежу — словно искал вогулку. Потом взбежал на Кликун, исползал всю площадку. Сел и завыл, стуча кулаками в камень. Колыван обманул и здесь!.. Никто не убивал Бойтэ! Она жива! Она жива! Она жива!..

Осташа всю ночь просидел на Кликуне. Думал. Алый рассвет поднялся над горами. И Осташа понял, что как оболганный батя для него все равно был честен, так и живая вогулка для него все равно мертва. Нечего в жизни больше менять. Он просил у господа, чтобы тот сберег, спас Бойтэ, и обещал за это все что угодно — обещал отказаться от нее навеки. Ну и вот. Господь добр. Господь исполнил. Теперь и ему надо отслужить свое. Иначе нечестно.

Осташа спустился к берегу, залез в шитик и стал толкаться дальше, к Кумышу.

По береговой улочке пастушок вел коровье стадо, собирая скотину по подворьям. Осташа нагнал мальчонку и спросил:

— Послушай, добрый молодец, а дома ли Колыван Бугрин?

— Он же сплавщик, — ответил парнишка. — Он еще на сплаве.

— А сын его, Петр Колыванович? Парнишка хмуро поглядел на Осташу:

— Петро ушел к названому брату жить, в Кашку.

— А дочь его, Неждана Колывановна?

— Она потерялась. Сбежала. Никто не знает, где она.

— Ну, помогай тебе бог, — хрипло сказал Осташа.

Пастушонок отвернулся и злобно щелкнул кнутом. Следом за стадом Осташа дошел до дома Никешки Долматова.

Баба Груня выводила из ворот свою корову, крестила ее и грозно кричала пастушку: