Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк

Вот чего я боюсь. Я хотел написать о ней правду, ничего не тая. Но, знаешь, мне страшно даже писать эту главу, потому что те вещи, которые, как я думал, уже утихли во мне, вновь стучатся в мою жизнь, и голова моя от этого снова пухнет и горит.

То, что случилось с Мэрилу, не имеет ничего общего с тем, через что прошёл я сам во Вьетнаме и после него. Эта душевная болезнь подкарауливала её всю жизнь.

Она исключительно хитра, движется как кошка, обладает злобным интеллектом, переполнена ледяной ненавистью ко всему свету. Её зелёные глаза завораживают. Она обладает силой. Она умеет убеждать. Она может обвести вокруг пальца. Крис говорит, что она «и легавый, и пулемёт, и гроссмейстер, и змея». Даже её злюка-мать зовёт её чудовищем. И не без причины. Вот что она отмочила после моего отъезда:

* * *

У входа в здание суда в Фэрфилде она повздорила со своей престарелой матерью. Спор возник из-за какого-то проступка Криса: она накинулась на мать, которой было еже за 70 и которая только что перенесла операцию на правом глазу. За два дня до того ей удалили катаракту. Мэрилу повалила старуху наземь, сорвала повязку и лупила кулаками прямо по глазу. Мать увезли на «скорой». А Мэрилу пригрозила, что если мать подаст в суд, она её убьёт.

* * *

Однажды мой старший сын Крис удрал из дома и поселился у брата Мэрилу — Джона Федоты, который тоже проживал в Фэрфилде. Узнав, где скрывается Крис, она поехала к дому брата: в 10 утра она въехала на ухоженную лужайку перед домом (Джон был на работе), рыкнув двигателем, воткнула нужную скорость и вдавила в пол «Форда» педаль газа.

— Джеронимо! — крикнула она, и задние колёса вгрызлись в почву, расшвыривая куски дёрна в разные стороны. Разогнав машину до 20 миль в час, она врезалась в дом и, выломав кусок стены с оконной рамой, застряла посередине: половина машины в доме, половина — снаружи. Выбравшись из салона машины, она вскочила в пролом и стала истерично визжать и брызгать слюной. Она сбила на пол свою золовку Шерри и стала душить за то, что та приютила Криса. К счастью, прибежал Крис и оттащил мать. Мэрилу опять прыгнула в машину, сдала назад, каким-то образом приехала домой, взяла у кого-то машину, заняла денег и на два месяца пропала из Калифорнии, время от времени угрожая брату по телефону уничтожить всю его семью, если он заявит на неё в суд.

* * *

В 1986-ом году, когда Крис снова жил дома, она размалевала крестами его спальню и на его вопрос «зачем?» ответила: чтобы не забрался Сатана. В ту же ночь она проскользнула в спальню, кровью нарисовала на лице спящего мальчика перевёрнутый крест и уже занесла для удара длинный нож — точь-в-точь как было со мной за 17 лет до этого — да он вовремя проснулся, оттолкнул её и, перепуганный насмерть, умчался из дому.

* * *

Кто поверит этим рассказам? Очень и очень немногие, вот потому-то я просто не говорю о ней.

Она — женщина одержимая.

Мы все ведём бой со злом. Борьба добра и зла придаёт жизни смысл. И зло можно победить великодушием и любовью. Но мы должны научиться видеть личину, распознавать маскарад и не поддаваться обману Маски. Мы должны знать врага и уметь узнавать его.

— Существуют десятки способов борьбы со злом, — писал его преподобие доктор Чарльз К. Робинсон в зимнем номере «Дьюк Дивинити Скул Ревью» от 1979 года, — и только несколько, чтобы покорить его. Все эти способы — лишь грани очевидной правды: самый верный способ победить зло состоит в том, чтобы удушить его в живом и жаждущем освобождения человеке. Когда зло накапливается в нём, как кровь в губке, или копьём вонзается в его сердце, оно теряет свою власть и дальше не идёт.

Но как защитить душу от разрушения?

Психиатр Скотт Пек, новаторской книге которого «ЛЮДИ НЕПРАВДЫ» я стольким обязан за помощь в понимании природы зла, вопрошает…

«Если человек открытым сердцем встречает зло — как копьё — как может сохраниться человеческая добродетель? Даже если так побеждается зло, то не побеждается ли таким же образом и добро? Что ещё достигается этим актом помимо бессмысленного компромисса?

Я могу ответить на этот вопрос только языком мистики. Я могу лишь заявить, что существует непостижимая магическая сила, посредством которой жертва превращается в победителя. Я знаю, что добродетельные люди могут умышленно отдать себя чужому злу на заклание — и, значит, сломаться, но в то же время всё-таки остаться не сломленными — и даже в каком-то смысле погибнуть, но всё же выжить и не уступить. Когда подобное случается, в равновесии мировых сил происходит едва заметный сдвиг».

«Тоска — долгий и трудный процесс, и порой нужна помощь, чтобы с ним справиться. Оглядываясь на свой печальный опыт, я сожалею, что рядом не оказалось никого, кто мог бы мне помочь. Думаю, мне было бы легче. Сплошь и рядом я совершал ошибки. Я отдалился от друзей, соседей, вообще от общества. Я плотно задёрнул шторы. Не отвечал на телефонные звонки. Редко выходил из дому при свете дня — разве только в продуктовый магазин. А если всё-таки выходил, то это случалось обычно после полуночи: три или четыре часа я мотался на машине, чтобы расплескать хоть часть своей злости — и ничего не выходило. Отмерив 20 миль, я возвращался домой, и, как и прежде, раздражение так распирало меня, что всякий раз я почти срывал с петель входную дверь.

Я не мог сосредоточиться. Не мог уснуть. Но потом я впал в ещё более глубокую депрессию, и теперь мог только спать. По утрам не хотелось вставать с постели. О пище я вообще не думал. Я не хотел делать ничего. Я хотел умереть, просто не быть. У меня не было ни будущего, ни прошлого. Я жил во мраке. Ни живой, ни мёртвый. Я был словно восставший из мёртвых. О себе я не думал и будущего не видел. К тому времени я уже почти 20 лет страдал от депрессии — с самого возвращения из Вьетнама, и лекарства мне не помогали. Они только маскировали боль, и я жил, ничего не чувствуя, как зомби. Это был худший отрезок моей жизни. Как никогда раньше я приблизился к краю пропасти. Свет покинул мою жизнь, и мой мир был чернее «Чёрной норы» Калькутты. Так тянулось месяцы и месяцы. У меня не было ни энергии, ни побуждений. Это был жестокий удар для жизни, которая и без того с раннего детства изобиловала трагедиями…»

Осенью 78-го я вернулся в Калгари и с головой окунулся в работу в «Геральд». Однако Мэрилу не смирилась с тем, что я снова оставил её. Она звонила, умоляла вернуться. Когда это не помогло, она стала творить пакости…

Она начала звонить всем подряд и рассказывать обо мне небылицы. Моему врачу, канадским иммиграционным властям, начальству в «Геральд». Она изобретала любую чушь, лишь бы меня уволили и выперли из страны. Беда в том, что она прекрасная актриса: врёт она очень виртуозно и убедительно.

Когда я пришёл на приём к своему врачу Максу Фогелю, он пересказал мне всё, что она обо мне наплела, и спросил, правда ли это. Я ответил, что так со мной пытаются поквитаться за мой уход.