Черная камея - Энн Райс

Неожиданно вся картина изменилась. Я больше не пребывал всвоем теле, а, покинув его, смотрел на все происходящее в этом зале откуда-тосверху. Я находился у входа в длинный темный туннель, вокруг меня ревел ветер,а в конце туннеля лился чудесный свет, и в этом свете, ярком, золотисто-беломсвете, я разглядел фигуру Папашки и Милочки, они подзывали меня. Линелль тожебыла с ними, и все трое очень энергично меня подзывали. Я отчаянно хотел к нимприсоединиться, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Какое-то жуткоеколдовство приковало меня к Петронии, Манфреду и Ариону, не позволяя двигаться.Какое-то отвратительное стремление удержало меня от того, чтобы повернуться ипойти к тем, кого я любил. Не было во мне никакой ясности. Одно тольконеистовство. Но тут это видение пропало так же неожиданно, как и появилось.

Я вновь оказался в своем истерзанном болью теле. Я вновьлежал на мраморном полу.

"Ты умираешь, – сказала Петрония. – Но теперья тебя узнала, я тебя узнала благодаря твоей крови и не допущу твоей смерти,Тарквиний Блэквуд. Объявляю тебя своею собственностью". – Ее рукивновь подняли меня с пола.

"Спроси его, чего он сам желает", – велелчернокожий по имени Арион.

"Чего же ты желаешь? – строго поинтересоваласьПетрония. Она удерживала меня на коленях перед собой. Я уткнулся в ее бархатныештаны. – Отвечай мне, чего ты желаешь?"

Беспомощный, неуклюжий, я навалился на нее, потом отпрянул,но она дернула меня за плечо, вновь удержав на коленях.

"Чего ты хочешь!" – строго повторила она.

Что я должен был ответить? Что хочу умереть? Здесь, на краюсвета, вдалеке от тетушки Куин, вдалеке от Моны, вдалеке от всех, кого я люблю,исчезнуть без следа?

Я поднял кулак, пытаясь нанести удар. И я нанес удар, нокулак провалился в пустоту. Я вцепился в ее бархатную одежду. Старалсяпричинить ей боль. Я ударил ее в пах.

"А, так ты хочешь это увидеть? Ты хочешь увидеть то,над чем все смеялись! – воскликнула она. – Действуй, уважьменя. – С этими словами она расстегнула штаны и провела моей рукой покороткому, очень толстому и напряженному отростку, затем ниже, по двум губам,неглубокой щелке, своему влагалищу, а потом снова вернула ее наотросток. – Возьми его в рот, – злобно велела она, и я почувствовал,как она прижала его к моим губам. – Бери же!" – последовал приказ.

Я сделал единственное, что мог. Открыл рот, и когда онасунула в него свой членик, я прикусил его изо всех сил. Она взвыла, но я неразжал зубов. И тут мне в рот полился обильный поток живительной крови, чего яникак не ожидал и чуть не обезумел.

Я впивался в нее зубами все глубже, и этот кровавый жидкийогонь стремительно полился в меня. Прямо в горло. Я невольно глотнул. Казалось,мое собственное тело, из которого она только что высосала все соки, не смоглосопротивляться, и внезапно я осознал, что ее руки бережно поддерживают моюголову, и она не воет, а смеется, и эта кровь – вовсе не кровь, какой я еезнал, а живительная влага, лившаяся, как мне казалось, из ее сердца, из еедуши.

"Узнай меня. Узнай наконец, кто я такая!" – Такона сказала, и вместе с потоком в меня проникло знание, которому я не могсопротивляться. Я бы с удовольствием его отверг, но не сумел. Я ее ненавидел,но не мог отвернуться, не мог разжать зубов.

Много-много веков тому назад в Риме времен Цезаря в семьекомедиантки и гладиатора родился младенец. Странный получился ребенок –наполовину мужчина, наполовину женщина, – обычные родители сразу быумертвили такое существо, но ее отец и мать поступили иначе, вырастили ее длятеатра, в котором она к четырнадцати годам уже выступала как гладиатор.

А до того ее тысячи раз приводили на частные показы к тем,кто платил, к тем, кто хотел потрогать ее и желал, чтобы и она их трогала. Онаросла, не зная ни любви, ни покоя, ни тонкого обращения, и не было у нее ниодного лоскутка одежды, который бы не предназначался для подобныхпредставлений.

На арене она превратилась в беспощадную убийцу. Я видел этозрелище – огромные толпы своим ревом подбадривали ее. Я видел песок, красный отпролитой ею крови. Из каждого боя она выходила победительницей, с каким быгрузным и огромным противником ей ни выпадало биться. Я видел ее в сияющихдоспехах, с мечом на боку, с завязанными на затылке волосами, она не сводилаглаз с Цезаря, отвешивая ему поклон!

Шли годы, она по-прежнему выступала на арене, ее родителитребовали все более высокую плату. В конце концов, когда она была все ещемолода, ее продали за огромные деньги безжалостному хозяину, и тот заставил еесражаться на ринге с самыми свирепыми дикими зверями. Даже здесь она не знала поражения.Ловкая и бесстрашная, она, словно танцуя, кружила вокруг львов и тигров, внужный момент глубоко всаживая копье прямо в цель.

Но в душе она начала уставать – и от боев, и от несчастий, иот жизни без любви. Ее возлюбленным была зрительская толпа, которой оналишалась в темноте ночи, когда лежала прикованная цепями к кровати.

Затем появился Арион. Он заплатил за то, чтобы посмотретьее, как это делали многие. Арион заплатил, чтобы потрогать ее, как это делалимногие. Арион накупил для нее платьев. Арион обнимал ее. Ему нравилосьрасчесывать ее длинные черные волосы, а потом Арион выкупил ее и отпустил насвободу. Арион вручил ей туго набитый кошелек и сказал: "Иди кудахочешь". Но куда она могла пойти? Что она умела делать? Ей было невыносимослышать, как шумит цирк во время игр. Ей была невыносима мысль о гладиаторскихшколах. Что ей оставалось делать? Превратиться одновременно и в сутенера и вшлюху? Она начала таскаться за Арионом, любя его.

"Теперь ты моя жизнь, – сказала она ему. – Неотворачивайся от меня".

"Но ведь я подарил тебе целый мир", – ответилон ей. Не в силах вынести ее слезы, он дал ей еще денег, купил ей дом. Но онавсе равно явилась к нему, рыдая.

В конце концов, он принял ее под свое крыло. Привез ее всвой город. Поселил ее в красивейшем городе Помпеи. Он занимался ювелирнымремеслом – изготовлял камеи и держал три мастерские, где работали лучшие вовсей империи мастера.

"Можешь обучиться этому искусству для меня?" –спросил он.

"Да, – ответила она. – Ради тебя я обучусьчему угодно. Всему на свете".