Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - Александра Бруштейн

– Довольно вам тут слоняться среди взрослых! Ступайте в лес! Собирайте орехи!

28 августа мы уходим в ореховый поход: Варя, Маня с Катюшкой, Леня и я (Лиды Карцевой с нами нет – мама ее заболела, папа увез маму за границу, а Лиду отправили до конца каникул в Петербург, к теткам-писательницам).

После отъезда Тамары, которую у нас никто не любил, Леня стал уже вроде не Тамарин, а мой старший брат. Все мои подруги любят Леню. Конечно, он, как все мальчишки, и насмешник и дразнилка. Но, если бы спросить у меня и у моих подруг, за что мы любим Леню, мы бы, наверное, ответили: Леня – надежный. Ему нельзя не верить, на него можно положиться. Плохого Леня ничего не сделает, он и других остережет. Леня всегда и во всем поможет и выручит, как настоящий друг. Вот за это мы его и любим!

В азарте охоты за орехами – их необыкновенно много! – мы забредаем так далеко в лес, что никто из нас уже не соображает, в какой стороне наш дом.

– Друзья мои! – дурачится Ленька. – Мы попали в страшную беду! Мы заплутались в джунглях!

– Что же нам делать? – трагически, в тон ему, подаю реплику я. – Наступают сумерки, воют волки, свистят ядовитые змеи…

– Шипят гуси! Кудахчут куры! Положение безвыходное! – подхватывают девочки.

– И ужасно хочется пить! – жалобно стонет Катя.

Надурачившись вдоволь, решаем идти по симпатичной тропе, вьющейся среди леса. Бывают такие тропочки – бегут впереди человека, как собачки. Все равно выбирать не из чего – дорогу мы потеряли; спросить в лесу не у кого; и хотя змеи и не свистят, шакалы не воют, но пить хочется всем – не одной Катюшке. Куда-нибудь да приведет нас эта славненькая тропинка. К жилью, к людям…

Так и случается. Вскоре мы приходим к глухому забору и останавливаемся перед воротами с надписью:

КУМЫСНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ

А. МУРАТОВА

Никто из нас здесь никогда не бывал. Я слыхала от папы, что здесь изготовляют лечебный кумыс.

Решаем зайти – попросить напиться. Узнаем, где мы находимся и как попасть домой.

За забором маленький дом, так ослепительно выбеленный известью, что он похож на снежный сугроб. Перед домом молодая женщина играет с крохотной девочкой – видно, с дочкой. У женщины круглое лицо, плоское, как тарелка. На этом лице играют-дразнятся раскосые по-монгольски глаза, похожие на крупные синевато-черные изюмины (этот сорт изюма в магазинах называется «малага»), У девочки такое же круглое личико и такие же изюмины-глаза, как у матери. На голове у женщины круглая, плоская татарская шапочка-ободок, с которой свисает назад лоскут материи. Девочка простоволосая, на голове у нее много диковинных коротышек-косичек. Косички прыгают-пляшут на круглой девочкиной головке.

Отойдя от девочки шага на три, мать протягивает к ней подманивающие руки и ласково журчит-приговаривает:

– Ходи́те, ходи́те, ходи́те, ходи́те…

Осторожно, как по льду, девочка переступает босыми ножками и, пройдя пространство, отделяющее ее от матери, бросается в материнские руки, закинув головку и счастливо крича что-то на непонятном языке. Но, и не зная языка, понятно, что именно она кричит:

– А вот я и дошла! А вот я и дошла!..

Мать крепко охватила девочку руками, прижимает ее к себе. И до того они обе прелестны, что в сердце невольно поднимается горячая волна. «Милые, какие милые!» – думаешь, глядя на них.

И вот Варя Забелина тоже протягивает руки к девочке и ласково манит ее к себе, повторяя те же воркующие, призывные слова, какими перед тем подманивала девочку мать:

– Ходи́те, ходи́те, ходи́те, ходи́те!

Мы с Катюшей и Маней делаем то же самое. Девочка смотрит на нас. Синевато-черные изюмины ее глаз выражают удивление: что это еще за четыре незнакомые растрепанные обезьяны зовут ее каждая к себе? Потом она пристально всматривается в каждую из нас по отдельности, словно выбирая: к которой направить свои еще нетвердые шажки? И выбирает Варю!

– Ходи́те, ходи́те, ходи́те, ходи́те! – гудит Варя добрым, шмелиным голосом.

Девочка слезла с материнских колен и сторожко туптупает по песку. И вот уже Варя подхватила ее на руки.

Я смотрю на Варю – Варю Забелину, нашу Варю… За четыре года я, казалось, выучила ее наизусть до последней черточки. Вздор, ничего я о ней не знала раньше! Вот этой нежной улыбки, этих ласковых глаз – ничего этого я прежде не замечала! Она красивая, наша Варя! И когда же расцвела эта спокойная красота, что никто этого и не заметил?

Радуясь новой забаве, девчушка обходит нас всех по очереди. И снова я, как прозревший слепой, впервые вижу, какими прелестными стали внезапно Маня и Катюша! Разве у Мани и вчера были такие огромные, задумчивые глаза? Вздернутый носик Катеньки Кандауровой – он, конечно, не сегодня вздернулся, как гребешок у петушка, – но раньше я не замечала, какое в нем веселое очарование!

Молодая женщина объясняет нам, что она – жена кумысника Муратова, зовут ее Фатимой. А призывное: «Ходи́ те, ходи́те, ходи́те, ходи́те!» – это совсем не то, что «поди сюда, поди сюда, поди сюда!» Это имя девчушки – Хадити.

Хади́ти с вопросительным выражением смотрит на Леню. Словно хочет спросить: «Ну, а ты, мальчик, что умеешь?»

И Леня, недолго думая, показывает свои таланты. Он пляшет вприсядку, а потом, встав на руки вниз головой, ходит вокруг нее на руках. Впечатление огромное! Хади́ти в полном восторге!

Фатима усаживает нас за одним из столиков, расставленных перед домом-сугробом. Вместо воды, о которой мы просили, Фатима приносит на подносе кружки с кумысом.

– Пей, пей! – приговаривает она. – Деньга нету? Другой раз принесешь…

Холодный – со льда – кумыс, кисленький, вкусный.

Расшалившаяся Хади́ти перелезает с одних колен на другие, гладит ручками наши лица.

Удивительно весело и приятно нам здесь – перед домом-сугробом! Словно пришли мы к близким, родным людям. Может быть, в первый раз за весь этот мучительный месяц, когда и встаешь и ложишься все с тем же тяжелым чувством опасения, – а что там, в далеком Ренне, неужели не оправдают, неужели опять осудят? – мы сегодня на несколько часов словно выключились из всего этого. Уже несколько часов мы бездумно веселы и беспечны. И это мы ощущаем как отдых – душа распустила напряженные мускулы, отогнала тревогу.

Внезапно за оградой раздаются конский топот и голоса. Наше мирное веселье прерывается появлением новых лиц. К белому домику-сугробу идут от ворот спешившиеся всадник и всадница с хлыстиками в руках. Оба очень элегантные: в особенности она – в черном платье-амазонке с длинным шлейфом, перекинутым через руку, в блестящем маленьком черном цилиндре на золотистых волосах. Она к тому же и очень красива. Он некрасив, у него сонное лицо и глаза, прижмуренные, как у кота, только что пообедавшего очень вкусной райской птицей.