Белогвардейщина - Валерий Шамбаров

"Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что, пока я командую войсками — из Крыма не уйду и ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести".

23.01 46-я дивизия красных пошла на штурм. Взяла Перекоп, донесла о победе, а на следующий день контратакой ее потрепали и выбросили. 28.01 к ней присоединилась 8-я кавдивизия. Последовал новый штурм — с тем же результатом. Постепенно наращивая силы, большевики 5.02 предприняли очередную попытку. Пройдя по льду замерзшего Сиваша, опять овладели Перекопом. И опять Слащев контрударом выбил их. 24.02 история повторилась. Красные ворвались и через Чонгарский перешеек, один из комбригов даже успел получить орден Красного Знамени за взятие Тюп-Джанкоя, после чего большевиков разбили и погнали назад.

Секрет красных успехов, легких, но «скоропортящихся», объясняется просто. Зима стояла холодная, с 20-градусными морозами. На крымских перешейках, продуваемых всеми ветрами, жилья почти не было. Сидеть в окопах — значило бы измотать и погубить защитников. Поэтому Слащев вообще отказался от позиционной обороны. Оставил на перешейках только сторожевое охранение, а части корпуса отвел в населенные пункты внутри полуострова. Когда же красные в очередной раз «брали» укрепления, преодолевая узкие перешейки — измученные, насквозь промерзшие, не имеющие возможности развернуться, Слащев успевал поднять свои войска, свежими силами бросался в атаку, громил врага и выкидывал вон.

Его тактика вызывала возмущение у крымской «общественности» и тыловиков, сидевших, как на иголках. Их жутко нервировало, что красные то и дело оказываются в Крыму. Вообще, атмосфера здешних городов была крайне нездоровой. Тут собралось много беженцев, но в основном тех, кто выехал в Крым еще в относительно спокойной обстановке, до повальных эвакуации. Положение их не было столь бедственным, как в Новороссийске и Одессе. В материальном плане жизнь текла вполне благополучно. Хотя на Перекопе шли бои, Крым оставался типичным тылом — со всеми отрицательными тыловыми чертами. И вдобавок оказался оторванным от командования: ген. Шиллинг сидел в Одессе, Деникин — на Кубани. Крым, предоставленный самому себе, стал средоточием интриг, сплетен, политической грызни и внутреннего разлада.

Одним из главных рассадников нездоровых настроений явился флот. Как Колчак слабо разбирался в сухопутных делах, так и Деникин — в морских, поэтому он мало вмешивался во внутренние вопросы флота, жившего обособленно и представлявшего как бы "государство в государстве". Проблем здесь хватало. Многие корабли, 3 года не знавшие регламентных работ, нуждались в ремонте. Остро не хватало матросов — их набирали из гимназистов и студентов. И очень резко разделялся личный состав. На некоторых кораблях — чаще всего в порядке инициативы энтузиастов — подобрались боевые и сплоченные экипажи. Скажем, миноносцы «Жаркий», "Пылкий" и др. бросались в самые опасные места, вступали в неравные поединки с вражескими батареями. Иная картина наблюдалась на транспортных судах. Плавая между черноморскими портами, команды здесь хорошо подрабатывали спекуляцией, поэтому большинство матросов на них было старослужащими. То же самое они делали и при гетмане, и при французах, и при красных, и при белых. Рассматривали свою работу как "нейтральную, нужную всем, вроде железнодорожников". При белых было даже выгоднее — рейсы выпадали не только в русские, но и в заграничные порты.

И совсем другое было на берегу. Работу по "возрождению российского флота" севастопольское командование начало с создания огромных штабов, тыловых баз, портовых служб. Морских офицеров для этого хватало, не только местных, а съехавшихся из Петрограда, с Балтфлота и пр. Только эти офицеры были далеко не лучшими — одних перебила матросня в 17-м, другие давно ушли на сухопутный фронт, третьи, как уже говорилось, сколачивали экипажи миноносцев, катеров и шли в бой, А береговые штабы являлись удобной кормушкой, да еще и обеспеченной кораблями на случай эвакуации. Даже для назначения на командные посты выбор здесь оказывался сомнительным. Деникин вспоминал, как на одну из руководящих должностей начальник морского управления представил ему три кандидатуры с характеристиками: "первый за время революции опустился, впал в прострацию, второй — демагог, ищет дешевой популярности среди молодежи, третий с началом войны попросился на берег "по слабости сердца".

В условиях гражданской войны всем этим штабам просто делать было нечего, они утопали в сплетнях и интригах. Так, начальник штаба флота адмирал Бубнов, желая занять подчиненных, организовал "морской кружок". Изначально — для изучения вопросов флотской тактики и организации. Но какая там тактика? Какая, к шутам, организация? Вскоре кружок под руководством самого Бубнова занялся разбором «ошибок» командования на сухопутных фронтах, критикой получаемых распоряжений и полез в «политику». От флотских и гражданских деятелей заражались политикой и армейские тылы. На всех уровнях начиналась игра в «демократию», где каждый считал возможным действовать по своему разумению. Интриговали друг против друга. Интриговали против «ненадежного» Слащева, посылая Деникину петиции с просьбами назначить вместо него «опального» Врангеля. Интриговали и против главного командования. Очень скоро эти игры приняли опасный характер.

В Симферополе формированием пополнений для корпуса Слащева занимался капитан Орлов — в прошлом храбрый офицер, но совершенно разболтавшийся и к тому же больной неврастенией. Вокруг него стали группироваться сомнительные элементы. С ним вступил в связь даже подпольный ревком большевиков, всячески обрабатывая и подталкивая к активным действиям. В городе открыто говорили о предстоящем перевороте. Набрав более 300 чел. из случайных людей и дезертиров, Орлов выступить на позиции по приказу Слащева отказался и 4.02, как раз накануне очередного наступления красных, захватил власть в Симферополе. Другие тыловые части, расквартированные в городе, объявили «нейтралитет». Орлов арестовал таврического губернатора Татищева, а также оказавшихся в городе генералов Чернавина и Субботина. Издал при этом приказ:

"Исполняя долг перед нашей измученной родиной и приказы комкора ген. Слащева о восстановлении порядка в тылу, я признал необходимым произвести аресты лиц командного состава… систематически разлагавших тыл".

Объявлял, что "молодое офицерство решило взять все в свои руки", хотя объяснить этого подробнее не мог. Свое политическое кредо определял так "правее левых эсеров и немного левее правых эсеров". Выпустил воззвание к "товарищам рабочим" большевистского содержания. Правда, освободить из тюрьмы «политических» отказался.

Восстание Орлова взбаламутило весь Крым. В Севастополе по его примеру "молодое офицерство" собиралось арестовать командующего флотом адм. Ненюкова и адм. Бубнова. Слащев, отбив очередной штурм, послал в Симферополь войска. Две трети отряда Орлова, узнав об этом, разбежалось, а сам он с оставшимися отпустил арестованных, ограбил губернское казначейство и ушел в горы.

13.02 после падения Одессы в Крым прибыл ген. Шиллинг. Против него сразу покатилась яростная кампания травли и обвинений в одесской катастрофе (хотя впоследствии сенаторская ревизия по этому делу его вины не нашла). К Шиллингу явились адмиралы Ненюков и Бубнов, заявившие, что он дискредитирован и для спасения Крыма должен передать власть Врангелю. Причем согласие Деникина якобы не обязательно, поскольку Врангель будет командовать тут самостоятельно. С теми же требованиями к нему потянулись гражданские и офицерские делегации. 15.02 прибыл и Врангель, подавший в отставку и находящийся в отпуске. Здесь же оказался ген. Лукомский, тоже подавший рапорт об отставке и приехавший в Крым в связи со смертью матери. Оценив ситуацию, Врангель соглашался принять командование, но не самовольно, а только по приказу Деникина, заявляя, что "никогда не пойдет на такой шаг, как смещение Шиллинга". К тому же выводу приходил Лукомский. Слащев, узнав о неурядицах в тылу, извещал, что подчиняться будет только приказам Шиллинга и Деникина.