Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Вот эта-то мысль и не давала Джеку заснуть. Он внезапно понял, как это смешно – даже воображать, будто он «помнит», что происходило с ним, четырехлетним, в портовых городах Северного моря и Балтики тридцать лет назад! Ему обязательно нужно проделать этот путь заново – причем одному, без Лесли Оустлер. Ведь это не просто путешествие, уже однажды совершенное, – это путешествие, в значительной мере воображенное Джеком, точнее, тщательно воображенное мамой в ее личных эгоистических целях специально для него.

Время искать отца еще не пришло – но пришло время понять, стоит ли Уильям того, чтобы пытаться его найти.

Первым делом тогда они отправились в Копенгаген. Это единственная надежная информация, столица Дании счастливо избежала манипуляций Алисы; там началось их путешествие, стало быть, туда лежит путь Джека.

– Копенгаген, – машинально повторил Джек вслух. Он совершенно забыл про сестру Скреткович, чьи мощные бедра обнимали его грудь.

Она скинула одеяло – наверное, слово «Копенгаген» что-то разбудило в ней – и задвигала ногами. У мотоциклистов такие сильные бедра, они могут ими что хочешь сделать, даже во сне, убедился Джек. Девушка обняла Джека и рукой, на предплечье у нее красовался немного испуганный морской конек, глаза его смотрели в мерцающий экран телевизора (Джек отключил звук, но картинку оставил). Передавали погоду, сестрам предстояла долгая дорога домой в Огайо, экс-миссис Плосконосая желала знать прогноз.

Погода ожидалась штормовая. Показывали сломанные пополам пальмы, заливаемые высоченными волнами доки, разбитую о камни лодку и так далее – все без звука. Свет кинескопа высветил татуировку на бедре мисс Скреткович – зазубренные гребешки на конце хвоста электрического ската. К нему тянулись щупальца уже известного осьминога – не кожа, а иллюстрация из учебника ихтиологии.

Джеку пришлось хорошенько изогнуться, чтобы найти пульт; байкерша явно ожидала иной реакции на свои движения бедрами.

– Не уходи, – громким шепотом прохрипела она, не проснувшись окончательно, – ты куда?

– В Копенгаген, – повторил Джек.

– Там идет дождь? – спросила полусонная женщина.

Раньше апреля мне туда никак не поспеть, подумал Джек, наверное, как раз пойдут дожди.

– Вероятно, – сказал он вслух.

– Не уходи, – снова шепнула она, засыпая (или, по меньшей мере, пытаясь заснуть).

– Мне надо, – сказал он.

– Кто у тебя в Копенгагене? – спросила сестра Скреткович; Джек понял, что она проснулась – так крепко она сжала его бедрами. – Как ее зовут?

Джека интересовал, конечно, «он», а не «она». Правда, Джек не знал, как его зовут, а найти человека без имени не так-то просто. Но думал он только о нем – о самом маленьком солдате, который его спас. И еще о Бабнике, конечно, ведь Бабник Ларс Мадсен очень важная птица. Почему? Потому что как его зовут, Джек знал.

Джек ускользнул из Торонто, не рассказав о своих планах мисс Вурц и даже не попрощавшись. Он боялся, что Каролина будет разочарована его решением не искать покамест папу.

Он прихватил с собой только зимнюю одежду, подумав, что она как раз будет по погоде (в апреле на берегах Северного моря и Балтики не жарко). Миссис Оустлер называла эту его одежду «торонтской»; она же помогала ему собираться, естественно – ведь она ему эти вещи и купила (еще до Алисиной смерти), – так как имела собственное мнение, что Джеку полагается носить в Европе.

– Джек, надеюсь, ты понимаешь – в церковь ходят в одной одежде, в тату-салон – совершенно в другой.

Надо было отослать законченный сценарий «Глотателя» Бобу Букману в Си-эй-эй. Джек доверил ответственное задание Лесли – за долгую канадскую зиму она стала его партнером в этом проекте, его так и подмывало рассказать ей, что Эмма оставила ему куда больше, чем просто список пожеланий. Но он промолчал – Эмма хотела, чтобы тайна оставалась тайной.

Все время, что Джек провел с умирающей матерью в Торонто, его почту пересылали из Лос-Анджелеса на адрес миссис Оустлер. Как и дочь, миссис Оустлер первой читала письма Джека, а уж потом отдавала ему нужные. В итоге «нужных» оказывалось еще меньше, чем у Эммы, – цензура Лесли была строже. Она даже отказывалась отдавать ему «ненужные» письма – они, мол, недостойны его взгляда; особенно решительно она отказывалась давать ему фотографии трансвеститов, которыми были набиты иные письма.

В феврале Джек спросил Лесли:

– Кстати, мне что, никто на Рождество ничего не прислал?

– Пришла целая куча открыток, я их все выкинула в помойку.

– Лесли, тебе не нравится получать открытки на Рождество?

– Разумеется, нет, на кой черт они нужны? А ты и вообще занятой человек.

Каким-то неведомым путем письмо от Мишель Махер не вызвало у миссис Оустлер приступа цензорского рвения, хотя она припомнила о нем лишь месяц спустя после его получения.

– Да, тут тебе что-то интересное пришло, – сказала она. – Какая-то врачиха из Массачусетса, тезка Эмминого персонажа.

Джек, видимо, побледнел или как-то иначе показал, что хочет посмотреть письмо немедленно, потому что Лесли не стала отдавать его, а снова проглядела, внимательнее, чем раньше.

– Кто-то из твоих знакомых?

– Из очень старых, мы давно не общались, – сказал Джек и протянул руку. Не тут-то было – миссис Оустлер углубилась в чтение.

– Эмма знала, что мы знакомы, – объяснил он, – она знала, что использует имя реального человека.

– Это что, скрытая шутка, для своих? – поинтересовалась Лесли, не отдавая письмо.

– Вроде того.

– Ну что, хочешь, я тебе его прочитаю? – спросила Лесли; Джек все тянул руки к письму. – «Дорогой Джек», – начала она и сразу перебила себя: – Так обращаются к тебе и твои фанаты, поэтому я не догадалась, что она тебя знает лично.

– Я понимаю, такую ошибку легко допустить, – изображая спокойствие, сказал Джек.

– Доктор Махер – она, оказывается, дерматолог, кто бы мог подумать, – продолжила Лесли. – «Я знаю, ты был близко знаком с Эммой Оустлер, я прочла в газетах, ты пишешь сценарий по ее книге «Сценарных тонн глотатель». Желаю тебе удачи в этом и в других твоих начинаниях. Книга – из моих любимых, и не только из-за имени главной героини. Всего наилучшего, прими мои поздравления с блестящими актерскими успехами». Вот и все, – грустно вздохнула миссис Оустлер. – Напечатано на машинке, может, надиктовано секретарю – официальный бланк, у нее офис в больнице Маунт Оберн в Кембридже, штат Массачусетс. От руки лишь подпись – «Мишель». Знаешь, я передумала – это неинтересное письмо, в нем нет ничего личного. Попадись оно на глаза любому – никто бы не подумал, что эта дамочка тебя знает.

Лесли держала письмо на вытянутой руке, словно это грязная тряпка или что похуже; она явно дразнила Джека.