Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

которого вложил себя. Тот, кто зажигает нас, — обретает ценность. Уйди он, не подсветив фитиль нашей души, мы забываем, что есть настоящая жизнь, скатываясь глубоко-глубоко в подземелье.

Каждый вечер я включал «свои» звезды, следуя предназначению этого светильника. И взирая на светящиеся точки во Вселенной, я ворошу мысли о ней и который раз глазом натыкаюсь на все одну падающую звезду, реалистично мерцающую хвостом и, отойдя ото всех принципов и установок, в одиночку, чтобы никто не видел, загадываю, чтобы она вернулась… ко мне.

Как противоречиво! Снаружи злость, ревность, обида, а внутри — горечь разлуки и любовь. Сам говорю себе: «Забыть», а неосознанно зажигаю ночник, который подарила мне моя… уже не моя, но по-прежнему любимая. Вот странность человека! Кричит, что забудет свою любовь, обещая всему земному и небесному, а его взор продолжает цепляться за те вещи, что связывают с этим человеком. Отцепить не получается — слишком сильны цепи привязанности. Невольно так и горят руки прикоснуться к вещам, что остались с тобой от того, кого ты потерял. В ящичке, где до сих пор еще лежат некоторые ее вещи, на днях, я увидел духи. И как умалишенный, я шел в ванну, включал воду, создавая видимость, что буду принимать душ и, садясь на корточки, закрывал веки и, распыляя аромат одним пшыком, вдыхал всей грудью и ощущал ее рядом с собой.

Я столько лет не позволял себе приблизиться к ней, прилететь в Мадрид, чтобы найти, любить, лелеять возле себя, словно она — драгоценнейшее в мире существо… Я так долго искал этот запах, что всегда был ее на теле. Доходил до того, что объезжал все магазины и по описанию прикладывал усилия, чтобы найти, но все было безуспешно. И иметь перед собой этот флакон и пусть в таких условиях услаждаться его ароматом, который особенно часто я чувствовал на ее шее, прикасаясь к ней своими губами — труднопередаваемое словами счастье. Когда мужчине по-настоящему дорога женщина, которая больше не с ним, он никогда не забудет запаха, исходившего от ее тела. Он может забыть какие-то внешние черты, ее одежду, но не запах, принадлежавший только ей одной.

Напрасно ли или нет полагаться в моем случае на надежду? Я не знаю, чего я жду, но я уверен в одном — уехать вновь, значит еще раз совершить ту же ошибку и бросить её. Я не позволю себе этого сделать, пока не почувствую это сердцем.

Время — 17–00. Через час мы встретимся с Ником в Restaurante Marina Ventura.

— Слушаю, Николас, — отрываясь от проверки вступительных экзаменов на поступление в школу, проведённых в письменной форме и присланных мне в печатном варианте, я отвечаю на звонок и тут же предполагаю: — Решил уточнить, как проходит анализ работ? Я впечатлён от знаний, желающих проходить у нас курсы.

— Здравствуй… Эм… Джексон. — В тоне сквозит легкое волнение. — Я безмерно рад, но никак не поэтому побеспокоил тебя.

— Всё хорошо? Что-то с книгой Миланой? — Я мотаю ручку, перекладывая её между пальцами, заразившись от него напряжением.

— Нет-нет, с ней-то как раз всё хорошо. Я её известил, что совсем скоро будем печатать экземпляры, но вот…

— С Ником? Что с Ником? — Я рьяно поднимаюсь со стула, что пара ручек разлетается по сторонам.

— Да, — с беспокойством подаёт ответ. — Я стал усматривать за ним… как бы попытаться сказать… Сумею ли я объяснить правильно…

Поддавшись внезапному испугу, я перебиваю, даже не слыша его:

— Что? Николас?

Пару вздохов и выдохов слышится от него.

— Предупрежу, что это не изменяет моего уважения к нему и говорю это без тыльной цели…

— Говори уже по делу! — Я на взводе. — Были приступы? — выбрасываю я и прихлопываю открытое окно — звуки на улице мешают отчетливо слышать Николаса.

— Так они были и раньше?

— Были. Я могу узнать подробности?

— Да какие там подробности, Джексон… В начале недели я как-то хотел зайти к нему и перед тем, как постучаться, услышал странные звуки. Подумал, может, разговаривает с кем. Приоткрыл дверь. И увидел, как он, повернутый ко мне спиной, доказывает кому-то руками в воздухе и что-то бормочет. В смятении я тихонько спросил, можно ли мне войти, но он меня не заметил и всё говорил и говорил неизвестно с кем. В странном чувстве я ушел, а сегодня…

Я перебиваю, стараясь подыскать причину его изложения:

— Николас, ты хочешь сказать, что у него галлюцинации? Я опровергну это. Он религиозный человек, он часто читает молитвы, уходит в себя, так сказать. Я же живу с ним и время от времени слышу от него божественные мольбы. Для тревоги нет малейших оснований, — убеждающим тоном говорю я, но сам забиваю тревогу. Приступы за все это время не беспокоили его. Память порой подводила, когда я что-то у него спрашивал, возникали проблемы со зрением, ему приходилось использовать двое очков сразу, но он обосновывал изменения здоровья тем, что засиживается подолгу без перерывов, поэтому и голова иногда подкруживается и глаза плохо видят.

— Джексон, я ничего не хочу сказать, в любом случае я не врач, и было бы замечательно, если бы твои слова оправдались. Но сегодня тоже непонятное творилось с ним. Меня, правда, не было на месте, но моя ассистентка Кристина оповестила меня о его приступе сильного головокружения, сопровождаемого двукратной рвотой, потерей координации и полноценной забывчивостью. Он не смог ответить на простейшие вопросы: где он и кто он. — «Дьявол побери», — ругаюсь про себя и тру ладонью глаза. — С ним был и Чарльз, работающий в канцелярском отделе. Он может подтвердить случай. Они запаниковали и, как только начали оказывать помощь, тот отторг их… И через двадцать минут, когда они подумали, что тишина в его кабинете вызвана… — стихает на секунду, — понимаешь чем… он вышел обычным человеком, чуть покачивался, но вернулся через час и сел за редактуру в обычном режиме. Об этом я узнал от уборщицы Лоры, которая убирала, оставленные им зловонные лужицы, и он вежливо поблагодарил её за приведение рабочего помещения в порядок, извинился, назвав припадок отравлением. «Съел что-то несвежее утром, а когда меня рвет, то я не в себе. Плохо её переношу». — Утром мы ели омлет с помидорами, но у меня состояние не изменилось. — И, как сказала Лора, пылавшим от счастья продолжил писать. Не хотел я тебя тревожить, я могу и в эту минуту ошибаться, может, эти вспышки симптомов возникают по неопасным причинам, но хороший он человек и не мешало бы ему обследоваться у доктора.

— Я тебя понял, — задумавшись,