Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон

из офиса, забрался обратно в «хокер», рванул вверх по скату, мокрые шины визгнули по бетону.

Кридмор проводил операцию по наведению лоска, глядя в подсвеченное зеркальце за противосолнечным забралом на пассажирском месте. Операция состояла из многократного прочесывания волос пальцами, вытирания пальцев о джинсы, потом разминания век. Затем он оценил результаты.

– Самое время выпить, – обратился он к отражению своих налитых кровью буркал.

– Семь утра, – сказал Райделл.

– О чем я и говорю, – сказал Кридмор, откинув забрало обратно наверх.

Райделл нашел номер двадцать три, написанный краской на бетоне, между двух неизвестных транспортных средств, задрапированных в чехлы. Он осторожно втиснул «хокер» меж ними и начал отключать машину. Проделать это удалось, не обращаясь к меню подсказок.

Кридмор вылез наружу и отошел помочиться на чью-то покрышку.

Райделл проверил салон – убедиться, что они ничего не оставили, расстегнул ремень безопасности, потянулся, чтобы закрыть пассажирскую дверцу, дистанционно открыл багажник, открыл дверцу водителя, проверил, не забыл ли ключи, вышел и захлопнул дверцу.

– Эй, Бьюэлл! Твой приятель собирается забрать ее отсюда, я правильно понял?

Райделл вытаскивал свои вещи из багажника «хокер-айти» – странно узкого, чем-то похожего на младенческий гробик. Больше там ничего не было, и Райделл решил, что Кридмор, видимо, пустился в вояж налегке.

– Нет, – сказал Кридмор, – они бросят ее здесь пылиться к чертовой бабушке. – Он застегивал ширинку.

– Тогда я отдам ключи тем парням из «Универсала», шестью этажами ниже, ладно?

– Нет, – сказал Кридмор, – ты отдашь их мне.

– Я расписался, – ответил Райделл.

– Дай их сюда.

– Бьюэлл, данное транспортное средство теперь находится под моей ответственностью. Я расписался за это.

Он захлопнул багажник, активировал системы безопасности.

– Пожалуйста, отойдите на шаг, – сказала «хокер-айти». – Уважайте мои частные границы так же, как я уважаю ваши. – У нее был красивый, странновато-бесполый голос, нежный, но жесткий.

Райделл отступил на шаг, потом еще на один.

– Это машина моего друга и ключи моего друга, и мне надо отдать их ему. – Кридмор положил руку на большую ковбойскую пряжку, как на штурвал персонального корабля-государства, но вид у него был неуверенный, словно похмелье лишило его сил.

– Просто скажи ему, что ключи будут здесь. Так это делается. Да и безопаснее будет. – Райделл закинул сумку на плечо и пошел вниз по скату, радуясь возможности размять ноги. Он оглянулся на Кридмора. – Увидимся, Бьюэлл.

– Сукин сын, – сказал Кридмор, хотя Райделл принял это скорее за обращение к миру, породившему Райделла, чем к себе лично. Кридмор вяло, растерянно щурился под мутно-зелеными газосветными лампами.

Райделл же продолжал шагать вниз по разбитой бетонной спирали парковочной площадки еще пять уровней, пока не наткнулся на офис у самого входа. Громилы из «Универсала» сидели и пили кофе, досматривали конец передачи. Теперь олень пробирался сквозь снег – снег, что косо летел по ветру, леденящему совершенные вертикали стен мертвого и монументального сердца Детройта, широкие черные зубцы кирпича, уходящие ввысь, чтобы исчезнуть в белесом небе.

В Детройте снимали множество программ о природе[95].

Райделл вышел на улицу, чтобы найти такси или место, где позавтракать. По запаху Сан-Франциско весьма отличался от Лос-Анджелеса, и Райделлу это ощущение нравилось. Сейчас он найдет, где поесть, и наденет бразильские очки, чтобы дозвониться в Токио.

Выяснить все насчет этих самых денег.

11

Другой парень

Шеветта никогда не сдавала на права, так что везти их обеих до самого Сан-Франциско пришлось Тессе. Тесса, кажется, не возражала. В голове у нее сидела только документалка, которую они отснимут, и она могла продумывать ее вслух, не отрываясь от дороги, рассказывая Шеветте о разных сообществах, которые хотела охватить, и о том, как все это смонтирует. Шеветте оставалось лишь слушать или делать вид, что слушает, и в конце концов она просто заснула. Она заснула в тот момент, когда Тесса рассказывала ей о месте под названием «Застенный город», о том, что когда-то и вправду был такой город, рядом с Гонконгом, разрушенный еще до того, как Гонконг вновь стал частью Китая[96]. И вот тогда эти сумасшедшие хакеры совместно построили свой собственный город, что-то вроде огромного коллективного веб-сайта, а потом вывернули его наизнанку и исчезли внутри. Все это казалось очередной небылицей, когда Шеветта клевала носом, но рассказ остался у нее в голове картинками. Снами.

– Ну и что там твой другой парень? – спросила Тесса, когда Шеветта очнулась от этих снов.

Шеветта спросонья поглядела в окно на Пятую автостраду, на белую полосу, которая будто сматывалась в рулон под колесами фургона.

– Какой другой парень?

– Ну, коп. С которым ты гоняла в Лос-Анджелесе.

– Райделл, – сказала Шеветта.

– И почему же вариант не сработал? – спросила Тесса.

Шеветта на самом деле не знала ответа.

– Просто не сработал, и все.

– И тогда тебе пришлось приклеиться к Карсону?

– Нет, – сказала Шеветта, – не пришлось. – (Что это за белые штуки, их так много там, далеко в полях? Ветряные штуки: они дают ток.) – Просто казалось, что так надо.

– И со мной так бывало, – кивнула Тесса.

12

«Эль примеро»

Фонтейн первый раз замечает мальчишку, когда раскладывает утренний ассортимент в своей узкой витрине: жесткие темные волосы надо лбом, прижатым к пуленепробиваемому стеклу.

Фонтейн никогда не оставит на ночь в витрине ничего ценного, но вид полной пустоты ему не нравится.

Ему не нравится думать, что кто-то проходит мимо и мельком смотрит на пустоту. Это напоминает ему смерть. Так что каждую ночь он оставляет в витрине пару-другую не особо ценных предметов – якобы обозначить ассортимент лавки, на самом же деле в качестве частного акта искупительной магии.

Этим утром в окне виднеются тройка плохоньких швейцарских механических часов с циферблатами в крапинках времени, двойной перочинный нож IXL с точеными костяными ручками и эмблемой-щитком (в приличном состоянии) и восточногерманский военно-полевой телефон такого внушительного вида, будто он сконструирован не только для того, чтобы выдержать ядерный взрыв, но и для нормального функционирования во время самого взрыва.

Фонтейн, все еще под действием первого утреннего кофе, пристально смотрит вниз, сквозь стекло, на немытые ершистые волосы. Поначалу думает о трупе, и далеко не первом, найденном им вот так, но ни разу в подобной позе, торчком, на коленях, как при молитве. Однако нет, этот труп живой: дыхание туманит витрину Фонтейна.

В левой руке Фонтейна часы «Кортебер» 1947 года выпуска – тройная дата, фазы Луны, ручной подзавод, корпус из золота, практически в том состоянии, в каком часы в свое время покинули фабрику. В правой руке –