Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

Это, соответственно, ставит и вопрос: какая наука, что подразумевает под словом «наука» Вундт? Тогда станет возможным определить и парадигму, из которой он исходит и которую развивает.

Вундт начинает с рассказа об этических предписаниях законов Ману, китайцев, парсов и древних греков. Потом переходит к Сократу, которого считает творцом «науки нравственности» и, очевидно, науки вообще:

«Но и в теоретическом отношении Сократ более ничего не сделал, как высказал необходимость ясных понятий, чем и положил основание науке» (Там же, с.142).

Неясно, правда, на какие источники опирается Вундт, говоря именно о творчестве Сократа, но творения Платона он от трудов Сократа безусловно отделяет, приписывая каждому самостоятельное значение.

Разбирая далее нравственные теории Платона и Аристотеля, Вундт, безусловно, склоняется к Аристотелю: «Аристотель сделал открытие, что сущность нравственности основана на д е й с т в и и и что действие основано на с в о б о д е воли. Этим наконец был отыскан центр нравственной деятельности» (Там же, с.145).

Независимо от того, насколько хорошо Вундт понял Платона и Аристотеля (приведенные им куски слишком коротки, чтобы судить об этом обоснованно), тем не менее, выстраивается линия предшественников, на чьи труды он так или иначе опирается: Сократ – Аристотель – Кант. Хоть он и упоминает Спинозу и Лейбница, но можно сказать, что все мыслители до Канта им пропущены:

«До Канта этика новейшей философии, в самых существенных пунктах, не шла далее той точки, которой она достигла еще у древних. Воззрения продолжают колебаться между материалистической теорией счастья, в которой чувственное удовольствие есть единственная максима поступков, и двумя принципами, принадлежащими противоположному миросозерцанию, из которых один выводит нравственность из разума, а другой, отказываясь от философского основания, рассматривает нравственный закон как Божию заповедь: эти два принципа часто, как у Платона, получают тесную связь между собою. Главное значение придается то той, то другой стороне интеллектуальной деятельности, и этические идеи различным способом выводятся из религиозных» (Там же, с.146–147).

Дав высокую оценку сделанному Кантом и высказав критику всех его положений, Вундт подводит итог:

«Мы кончили нашу историю научного развития. Она не удовлетворила требованию, нами высказанному. Мы надеялись, что развитие нравственных понятий в науке покажет нам, каким образом нравственные идеи возникают психологически в каждом индивидууме. Теперь мы видим, что наука в этом отношении сделала не более того, чего может достигнуть и простое самонаблюдение, и кантова критика практического разума представляет только совершеннейшую ступень самонаблюдения» (Там же, с.149–150).

Итак, опыт предшественников, среди которых учитывались только философы, а психологи словно бы и не существуют, не дал возможности позаимствовать у науки некий «научный метод» для психологии. В этом направлении предшествовавшая Вундту научная парадигма методом явно не обладает. Следовательно, его придется искать другим способом.

Этнологические основы

О своих предшественниках психологах Вундт рассказывает перед тем, как перейти к изложению собственного видения пути психологии. Точнее, он это делает в примечаниях к 38-й главе, про которую говорит:

«Этою лекцией мы начинаем ряд исследований, в которых мы пользуемся э т н о л о г и ч е с к и м и и и с т о р и ч е с к и м и фактами для вывода психологических законов. Для краткости я часто называю эти исследования н а р о д н о п с и х о л о г и ч е с к и м и» (Вундт, 1866, Прим., с. 6). Пожалуй, это может служить свидетельством того, что это самая первая публикация Вундта по психологии народов.

Затем он знакомит читателя с историей такого подхода и рассказывает о своих предшественниках И.Ф.Гербарте и М.Лацарусе.

От Гербарта он принимает, пожалуй, только метод философии истории, положение о «собирательной личности общества» и то, что «всеобщая жизнь есть ничто вне индивидуумов». В остальном он считает его слишком механистичным и политизированным. Надо отметить, что до появления психологии Вундта, психология Гербарта считалась чем-то само собой разумеющимся, «эталонным», как впоследствии психология самого Вундта.

Затем Вундт от Гербарта переходит к Лацарусу и Штейнталю, которые, как он считает, развивали идеи Гербарта. Достаточно подробные выдержки из статей Лацаруса показывают, что Вундт не только разделял его идеи, но и, исходя из них, постарался впоследствии воплотить в жизнь самую трудоемкую часть предположенного Лацарусом и Штейнталем труда – собрал и обработал гигантский свод этнокультурологических материалов.

Вот что он говорит об этой задаче в 1863 году:

«Поставленная здесь задача крайне обширна и требует множества предварительных исторических и естественно-исторических работ. Понятно само собою, что до тех пор, пока в области истории и этнографии еще мало сделано психологических исследований, понимаемых в этом смысле, и психология народов мало имеет надежды стать самостоятельною наукою, но остается, в виде отрывков, связана с историею и антропологиею. Существенная заслуга, которую приобрели себе Лацарус и Штейнталь своим журналом, есть та, что они обратили внимание исследователей на психологические вопросы истории и антропологии, которые в этих науках до сих пор стояли слишком на заднем плане. В антропологии только недавно Теод. Вайц дал превосходный образчик обширной культурно-исторической картины человечества в своей “Антропологии естественных народов”» (Вундт, 1866, Прим., с.8).

Несмотря на то, что Вундт, безусловно, принял общие идеи своих предшественников как прямую задачу создать новую науку, как ее называют, вторую психологию, шел он к этому своим независимым путем, который можно назвать его методом.

Сначала о том, как он сам это обосновывает в общем. Потом можно будет заглянуть в само движение мысли, приведшей к созданию народной или этнопсихологии из теории нравственных чувств.

«В настоящем труде мы не вдавались в область психологии народов в том смысле, как эту науку сначала понимал Гербарт и потом его последователи.

Мы стоим скорее на почве и н д и в и д у а л ь н о й или, лучше сказать, всеобщей психологии; наша задача – открыть всеобщие законы психологических явлений, в отношении к которым психология народов представит только частные приложения. Для этого мы прежде всего держимся индивидуального сознания и стараемся из него почерпнуть все, что только можно почерпнуть с помощью наблюдения и эксперимента. Но есть ряд явлений, относительно которых индивидуальное сознание не дает нам никакого разъяснения, хотя в нем эти явления играют: здесь этнологическое исследование составляет необходимое средство, к которому мы и должны прибегнуть. Это в особенности следует сказать о развитии нравственных и религиозных