Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

Арка вела в узкий тоннелеобразный передний зал, где Шушила и Анджали ждали с гирляндами, которые невесты надевают на шею жениху в знак своего согласия вступить с ним с брак. Даже сейчас, в последнюю минуту, свадьбу отменили бы, откажись невеста сделать это. И когда возникла необъяснимая пауза, в ходе которой раджа ждал, а толпившиеся за ним люди вытягивали шею, выглядывая у него из-за спины, Аш на мгновение почувствовал отчаянную, глупую и совершенно нелепую надежду, что Шушила передумала и собирается отвергнуть жениха. Но хотя тем, кто не видел, что происходит в переднем зале, и не знал, чем вызвана задержка, пауза показалась очень долгой, на самом деле она длилась не более минуты. Потом раджа низко наклонился, а когда выпрямился, на шее у него висела гирлянда невесты.

Мгновение спустя он снова наклонился – на сей раз еле заметно, так что движение напоминало скорее легкий кивок, нежели поклон, – и стоявшие за ним люди увидели, как женские руки поднимают гирлянду повыше, чтобы не задеть эгрет на золотом тюрбане. Руки, украшенные драгоценностями, с окрашенными хной и натертыми золотой фольгой ладонями и ногтями. Но все равно в них, по-мальчишески крепких и ловких, безошибочно угадывались руки маленькой нелюбимой девочки по прозвищу Каири-Баи, и при виде их Аш понял: в конечном счете у него достанет силы наблюдать за ходом брачных церемоний и увидеть, как она уезжает в дом мужа, ибо ничто уже не могло причинить большей муки, чем это мимолетное видение рук Джали…

По завершении джай-малы снова грянула музыка, и жених с гостями вступили в Жемчужный дворец, чтобы угоститься яствами. Сначала насыщался барат, и лишь потом сторона невесты, а все, для кого не нашлось места во дворце, потянулись вереницей в парк и заняли места в ярко убранных шатрах, где тоже играли музыканты и сновали взад-вперед слуги, нагруженные блюдами.

Солнце уже стояло низко над горизонтом, и вскоре с озера повеял слабый вечерний ветерок, принося в парк приятную прохладу, хотя в Жемчужном дворце воздух по-прежнему оставался спертым, а когда пряный запах пищи смешался с ароматом цветов и духов, дышать стало совсем нечем. Однако Ашу не пришлось изнывать от духоты, поскольку он попросил позволения не присутствовать на пиршестве, дабы избавить Кака-джи от неприятной необходимости сообщать ему то, что он знал и без него: кастовая принадлежность запрещает радже принимать пищу в обществе чужестранца.

Покинув дворец через боковую дверь, Аш вернулся в свои комнаты в одном из гостевых домов, где поужинал в одиночестве и пронаблюдал за тем, как солнце скрывается за холмами и звезды одна за другой зажигаются в небе, быстро меняющем цвет с тускло-зеленого на темно-синий, – и не только звезды, ибо сегодня с наступлением сумерек несметное множество крохотных огоньков расцвело на стенах, крышах и подоконниках Бхитхора, когда подданные раджи зажгли тысячи и тысячи чирагов – глиняных плошек, наполненных маслом, с фитилем из скрученных волокон хлопчатобумажной пряжи, которые по всей Индии используются для праздничной иллюминации в дни торжеств.

Парк тоже был полон огней, зыбко трепетавших или ярко горевших в зависимости от прихоти легкого ветерка, и сам Жемчужный дворец, очерченный по контуру мерцающим золотом, сверкал на фоне ночного неба, похожий на сказочный волшебный замок. Даже форты украсились чирагами, и вскоре небо над городом расцвело обилием красных, зеленых и лиловых звезд – то фейерверки начали взмывать ввысь, чтобы распуститься пышным, ослепительно блистающим букетом и медленно погаснуть.

Аш наблюдал за ними с веранды и думал, что хорошо бы кастовая принадлежность раджи исключала также возможность присутствия иностранца при самом обряде бракосочетания. Но похоже, это было не так. Уклониться от сей тягостной обязанности никак не получится, так как, помимо того факта, что Кака-джи и Мулрадж решительно настаивали на присутствии сахиба при обряде, приказ равалпиндского начальства со всей определенностью предписывал капитану Пелам-Мартину самолично проследить за тем, чтобы две сестры махараджи Каридкота благополучно вышли замуж.

Конечно, формулировка приказа допускала различные толкования. Но в данных обстоятельствах представлялось разумным понимать его буквально – на случай, если в дальнейшем будут предприняты попытки оспорить законность по крайней мере одного брака, а такую возможность, надо полагать, не исключали и Кака-джи с Мулраджем.

Прошло уже более часа, как Гулбаз унес поднос с кофейником и ушел веселиться, но праздник все еще продолжался. Вспомнив бракосочетание Лалджи, Аш понял, что он вполне может прождать еще час или два, прежде чем получит приглашение явиться на церемонию шади. В парке и во дворце все так же жизнерадостно играла музыка, соперничая с треском фейерверков и боем барабанов в городе, превращая ночь в сущий бедлам. Аш ушел в комнату, плотно затворил двери, отгораживаясь от шума, и сел писать письма Уолли и Зарину, в которых сообщал, что задержится в Бхитхоре еще не меньше чем на месяц – и даже на больший срок, если сезон муссонов запоздает, – и вряд ли увидится с ними ранее конца лета.

Он закончил оба письма и взялся за третье, к чиновнику из политического департамента, но тут появился Мулрадж с приглашением проследовать в Жемчужный дворец, где состоится церемония шади. Шагая через парк, Аш увидел, что луна зашла, и понял, что сейчас около полуночи.

Зал для дурбаров был набит битком, и, когда он вошел туда со свежего воздуха, жара и всепобеждающий аромат сандалового дерева, курений и увядающих цветов накатили на него физически ощутимой волной. Но музыканты больше не играли, и, если не считать приглушенного гула голосов, в зале было довольно тихо. А также на удивление темно, поскольку все лампы были из цветного стекла и к настоящему времени масло в них на три четверти выгорело, так что Ашу потребовалась почти минута, чтобы привыкнуть к полумраку и разглядеть знакомые лица в людском море.

Кресло для него поставили возле двери, в тени колонны, – с таким расчетом, чтобы он не привлекал к себе особого внимания, но одновременно мог видеть все происходящее поверх голов мужчин, которые тесными рядами сидели на земле перед ним. Со своего места Аш видел не только четыре серебряных столба с золотистым балдахином из ноготков, но и землю под ним, где нарисованный рисовой мукой круг казался ослепительно-белым на фоне гладкой квадратной площадки из сухого коровьего навоза. Медный котел, где зажгут жертвенный огонь, уже стоял наготове, и около него жрецы поставили алтарь, на котором сейчас расставляли сосуды для пуджи, кувшины с водой из Ганга, светильники и курильницы. А на низких скамеечках с одной стороны квадратной площадки сидели жених и невесты с закрытыми цветочными завесами лицами, вместе с Кака-джи и Малдео Раем (они вдвоем замещали покойного отца невест) и закутанной в покрывало Анпорой-Баи, которая представляла здесь усопших матерей девушек – чего, безусловно, достаточно, сардонически подумал капитан Пелам-Мартин, чтобы бренные останки обеих дам восстали в гневе из праха.

Приглушенный гул голосов снизился до шепота, а вскоре и шепот стих, когда один из жрецов на площадке под цветочным навесом приступил к обряду хавана – возжиганию священного огня. Языки пламени озарили его бесстрастное гладко выбритое лицо, которое засияло, точно полированный металл, когда он подался вперед, чтобы подбросить в огонь сандаловые стружки и крупицы благовоний. Как только костер хорошо разгорелся, по рукам сидевших в первых рядах людей пошли серебряные блюда с душистыми солями, и каждый брал щепотку и бросал в котел. Кристаллики соли шипели и потрескивали, источая терпкий аромат, вызвавший сдавленный кашель незримых женщин, которые толпились в выходящей в зал закрытой галерее. Повинуясь знаку священнослужителя, раджа и Шушила поднялись на ноги и вступили в круг, нарисованный рисовой мукой.