План D накануне - Ноам Веневетинов

и заглянув в зарешёченное окно в стене, также являющейся частью монумента), послав особый шар, чьё содержимое заморозило кисть, после чего спокойно прицелился и плюнул через томеанг в каждого поочерёдно.

Он уловил слуховым аппаратом некий звук, разумеется, обретя подозрения, но не показав виду. Так, мол, я отдался на прихоть волн, иду себе сквозь пекло, а ангелы носятся во все стреляющие гипотенузы, отбивают меня у таинственных сил. Посмотрим, насколько я им дорог, верно, зачем-то нужен, может, не всем, может, нравлюсь президенту, учившемуся ещё по старым учебникам и, всякое может быть, появившемуся на свет в Советском Союзе.

Через некоторое время он снова пошёл, в сторону Кировского моста, с новообретённой бойкостью, маршрут здесь резко ниспадал под гору. По левую руку тянулся студенческий квартал Медицинского университета, из того он ожидал дегаже уже рационального. Студентики мерзы, всегда чают сбиться в ячейку и нечто устроить, а в распоряжении конкретно этих имелись многие блага современной химии, пылевидные препараты и ламинаторы.

Светало. Замковым рвом на пути катил свои воды Тускорь. На горе над рекой стоял странной формы дом, кем-то там заселённый, скорее всего, из непознаваемых и хлёстких соляных галерей города. Сперва в нём собирались сектанты, вроде, сатанисты, теперь точно не сказать, тогда их с таким пиететом не делили, антитринитарии, криптомонотеисты, направлений в определённый момент стало больше, чем вариантов имени Бога; так индивидуально солгать представлялось делом отнюдь не простым, да и людям, а это были они, всегда они, с некоторых пор выпало слишком много свободы, а вместе с той пришлось разучить несколько поведенческих парадигм и потом много приспосабливаться.

Он строгим, выверенным шагом ступил на мост, по нему в виде жёлтых растянутых световых дублетов проносились трамваи. Пройдя его, повернул к вокзалу. Т. всерьёз начал раздумывать, не намерен ли тот пуститься в дальний путь, может, даже в Европу, где всё ещё оставались памятные ему сооружения, но транспортный узел был обойдён стороной. Они оказались в системе воздушных переходов похлеще заселённого колонией пауков колодца, например, на одном из стальных трапов все были над и одновременно все под. Время близилось к полудню, он, буквально переступив через себя, устроил второй привал и наскоро перекусил. Сзади из репродуктора объявили, что поезд пройдёт без остановок с очень высокой скоростью. Раз миновал вокзал (вопрос, насколько по плану, ещё оставался открытым), вероятнее всего, метил в АПЗ-20. С каждым шагом внезапность его регрессировала пропорционально углу наклона поверхности, равнину после сети мостов проходили очень медленно.

Человеческий сель тёк в разбитые хрущёвки Союзной, канун — остался ли теперь католицизм в чистом виде? — дня всех святых, сакральных, цифровое аутодафе, вполне искреннее недоумение под масками суперзлодеев некоторых вселенных.

Лес поманил его, так странно.

В районе Полёта в воздухе начало концентрироваться нечто до сей поры разложенное, не так бросавшееся в глаза простецам, что он был склонен полагать за главный бой. Затевалась сложная конфигурация человеческих фигур, он сообразил — секты писали код с оглядкой на «виноваты звёзды», стало быть, непознанных эксплозии и последствий. Запросил подкрепления, оно было обещано, но могло не успеть.

На домах вокруг антенны стали клониться к гудроновым крышам, локаторы сворачивались в блины, не означало ли это трансляцию в квартиры удобных для дела сигналов? По люкам на пути субъекта и его побежали трещины, что их могло добиться при такой толщине? впрочем, при нынешних обстоятельствах почти что угодно, от муравья, заряженного нашёптываниями до предупреждения не совать пальцы, которого до люка донёсся лишь отголосок. На краю видимости начали метаться по астроблемам заросших детских площадок фигуры в капюшонах. В окружающем потоке, быстро сходившем на нет, мелькало всё больше лоснящихся тонзур. Украдкой глянув на циферблат, он поразился, какие силы задействованы в конфигурации. Стало очевидно, что в ордене назрело предательство, а ведь они могли бы существовать вечно, но предали его, вот суки, считают, что не вечен подвиг в сердцах поколений, что жизнью потомки не обязаны им.

Показалась конфигурация.

Тонзуры обступили его со всех сторон в несколько слоёв, явив невиданное число, он решительно не мог отстраниться без устройства, вытянувшего бы его вверх. Но что думать о нём, не отправить даже запроса, не хватает уже рассудка правильно его вообразить, в то время как субъект и конфигурация стремились навстречу друг другу пропорционально. Решив предупредить его по окопному, он начал исторгать крик… Сразу заткнули рот стигматом, вступив, таким образом, в прямое столкновение, прижали руки к бокам. Он раздумывал несколько мгновений, за это время субъект приноровился не хромать, не замечая ровным счётом ничего, полагая данную раму, должно быть, за машикули, застывшие слюни горгулий, коллапсары-убийцы, транслированные из шотландского захолустья, надежду на знакомый пейзаж… если что, пропустит его по ветеранской карточке.

Языком он откинул верхушку зуба, стиснул челюсти, чтобы поднявшаяся кнопка сразу ушла, чтобы у них не осталось ни малейшей возможности помешать, предупредить последним, что у него осталось — взрывом.

Норд1671

30 января 1923-го года, когда в светлое время суток можно было видеть половину Луны, когда ещё был жив Ленин, в день первого милитаристического использования подводных лодок Германией, когда белый дым из трубы на фоне белого неба различался благодаря сизым теням в его собственных лакунах, в день учреждения в Москве должности обер-полицмейстера, когда из леса тянуло холодом, словно с залива Лох-Суилли, в день, когда пошёл ко дну «Вильгельм Густлофф», когда основали киностудию Мосфильм, когда профсоюзные лидеры наконец согласились на переговоры, но неожиданно пошли на попятный, и на фабрике забастовали с новой силой, в день выхода на русском знаменитой книги Чарльза Дарвина он пришёл в себя в белой комнате на серой стальной кровати, в месте столь чуждом всему, к чему он привык в интерьерах, что поначалу усомнился в собственной эго-идентичности.

Никто уже давно не задавался вопросом — почему просвещённый строй здешнего микрокосма вдруг оказался на грани нервного срыва? Структура отношений и ценностей, может, когда-то и охранялась здесь, возможно, кто-то и сейчас её охранял, принимая расположение составных частей своей памяти за актуальные новости, которые уже давно настолько усложнились, что их и узнать нельзя, но годы осмысленного и по большей части мирного протеста пока не подлежали окончательному прочтению и тем более толкованию; ничему окончательному. Искромётные и якобы воплощающие в жизнь идеалы поступки уже несколько лет никто не замечал, никто не отличал их от сна или должностных обязанностей. Никто в то же время и не понимал, какая конечная цель у того или иного действия; большинство было убеждено, что этого не понимает и