25 главных разведчиков России - Леонид Млечин

Иран уже два десятилетия пытается создать ядерное оружие. Он располагает группой хорошо подготовленных ученых, лабораторной базой, расщепляющимися материалами. Но чтобы обнаружить эти дефекты – такого уровня специалистов у него нет. На это и рассчитывали в ЦРУ. Помешать иранцам создать собственное ядерное оружие – одна из главных задач, поставленных перед американской разведкой.

Строительство двух десятков атомных электростанций запланировал еще покойный иранский шах. У шаха были большие амбиции. Он отправил молодых иранцев учиться в американских и европейских университетах ядерной физике. Уже тогда забеспокоились, что Иран намерен использовать ядерную энергию в военных целях.

– Зачем бы я приобретал так много обычных видов оружия, – отвечал шах, – если бы намеревался сделать Иран ядерной державой? Через несколько лет наши военно-воздушные силы будут прекрасно оснащены. Это нам необходимо, так как достаточно оглянуться вокруг и посмотреть, чем располагают другие государства. Для такой страны, как моя, нет ничего опаснее, чем оказаться не в состоянии защищать не только свои границы, но и свои интересы.

Шах был верным союзником Соединенных Штатов и говорил, что полагается на их ядерную мощь:

– Современный мир стоит перед проблемой, которая заключается в том, что одни страны имеют ядерное оружие, другие – нет. Мы принадлежим к тем, у кого ядерного оружия нет, поэтому нам абсолютно необходимо дружить с Соединенными Штатами, в арсенале которых имеется ядерное оружие.

Хотя Иран избежал прямой колонизации, он считает себя униженным Западом. Проникновение иностранцев еще в XIX веке, прежде всего англичан и русских, породило гипертрофированный иранский национализм и ненависть к чужакам. Иранцы невероятно гордятся своей страной и свысока посматривают на соседей. Как-никак Персия была первой сверхдержавой Древнего мира. Иранцы мечтают о возрождении былой славы.

– Мы сохраним свою индивидуальность, персидскую философию и персидскую душу, – говорил шах. – Что это означает на практике? Это означает, с одной стороны, верность нашим трехтысячелетним традициям, и с другой – решительное движение вперед к выполнению нашей задачи – создать современную, развитую в промышленном отношении страну с высокими моральными устоями.

Шах видел, что Запад смотрит на Иран с некоторым презрением как на отсталое общество без будущего. Он поставил перед собой задачу создать мощное государство, на которое никто не посмеет давить. Он хотел создать новый образ Ирана. И старался сделать так, чтобы приезжающие иностранцы видели только то, что может сделать честь Ирану. Он приказал убрать нищих с улиц и запретил фотографировать верблюдов как олицетворение прошлого.

Шах болезненно относился к критическим статьям в иностранной прессе. И был готов даже разорвать дипломатические отношения. Не понравившаяся ему статья в немецкой газете в 1931 году едва не привела к разрыву отношений с Германией. В 1936 году, тоже из-за одной статьи, отношения с Соединенными Штатами были прерваны почти на два года.

Подпись под фотографией в парижском журнале в 1938 году привела к ссоре с Францией. Шах писал президенту Франции:

«У нас сложилось впечатление, что в течение ряда лет во Франции не уделяли достаточного внимания переменам, происходящим в нашей стране, и не пытались правильно понять новый Иран. Именно такое отношение, нашедшее отражение во французской прессе, вынудило нас прервать связи между нашими странами до тех пор, пока Франция не проявит готовности увидеть нашу страну в истинном свете».

Одна из самых древних империй – Персидская – возникла на земле, богатой нефтью. Проснувшись от многовековой спячки, Иран пустил в ход нефтяное богатство, чтобы вернуть было влияние в международных делах. Когда в семидесятые годы в Иран потекли нефтяные деньги, у руководителей страны закружилась голова. Шах выдвинул лозунг: «Превратить Иран в одну из пяти главных промышленных держав». Шах рассчитывал, что национальный доход будет расти более высокими темпами, чем в Японии.

Шах правил, как восточный самодержец, не терпел никакой иной власти, кроме собственной. Он содержал развращенный двор и развращенное семейство. Гордился тем, что ликвидировал всех, кто оказывает ему сопротивление, откровенно признавался, что питает отвращение к демократии. Тем не менее он очаровал Запад. Им восхищались. У него были идеи, он производил впечатление крупного государственного деятеля. И у него были деньги, может быть, слишком много денег для реализации своих идей. Казалось, Иран способен совершить прыжок и присоединиться к головному отряду крупных индустриальных держав. Как это произошло с Японией, а затем с Южной Кореей.

И забывали, что Иран – одна из самых кровавых диктатур в мире. Или надеялись, что охватившее шаха безумие репрессий постепенно пройдет. Или что это неизбежное зло в стране, лишенной демократических традиций, грубой и склонной к насилию.

Надеялись, конечно, что шах когда-нибудь перейдет от просвещенного деспотизма к либеральной демократии. Но он был слишком уверен в превосходстве своей системы правления над всеми другими. Шах упустил свое свидание с историей. Его мечта об экономическом чуде выродилась в необъятную коррупцию – страна погрязла в бакшишах, взятках и расточительстве, которые обеспечили процветание иранского политического общества.

Мечта о превращении в великую индустриальную державу оказалась лишь манией величия шаха. Кончилось это тем, что разочарованная страна повернулась к нему спиной и нашла спасение в религии. Превращение в исламское государство только усилило иранский национализм, презрение к внешнему миру и одновременно страх перед ним. Иранцы уверены, что они со всех сторон окружены врагами. «Взгляните на карту, – говорят иранские политики, – и вы, быть может, прочтете там нашу судьбу». Судьбу, в которую силой обстоятельств или, скорее, силой географии всегда вмешивались другие страны – и будут вмешиваться.

Политики в Тегеране уверены, что весь мир зарится на нефтяные богатства страны и мечтает ее оккупировать. Иранцы не чувствуют себя в безопасности даже в исламском мире, потому что иранцы – шииты.

Мусульмане делятся на суннитов и шиитов, между ними непримиримые противоречия. Сунниты составляют абсолютное большинство среди мусульман. Из двадцати одной арабской страны в двадцати власть принадлежит суннитам. Они с опаской относятся к шиитскому Ирану. Ваххабиты называют шиитов пятой колонной врага. Суннитские радикалы из АльКаиды считают шиитов такими же врагами, как и сионистов и христиан. Сменивший Осаму бен Ладена на посту террориста номер один иорданец Абу Мусаб аз-Заркауи сравнил шиитов с «затаившейся змеей, зловредным скорпионом, отвратительным шпионом и смертоносным ядом».

В исламском мире шииты – меньшинство. Они составляют примерно десять процентов общего числа мусульман. Поэтому на протяжении всей своей истории шииты подвергались преследованиям. Для них характерен культ мучеников. Это выражается в готовности к войне и к смерти во имя веры.

В этой стране ислам был выкован в горниле древней персидской традиции. Мессианство тысячелетней Персии питало шиизм. Еще одна традиция шиизма – традиция насилия и мученической смерти, берущая начало от насильственного характера самого откровения. Иранский год идет от траура к трауру. Немногие праздники лишь оттеняют этот долгий и тяжелый ход. Смерть и мученичество неразделимы. Именно из этого зловещего насилия рождается для шиитов драма человеческого существования.