Старшая сестра его величества. Власть - Алёна Цветкова

никакой разницы, кто из вас занял бы трон и стал бы королевой. Но сын... Мальчишка лишил бы меня всего. И тогда я решила, что пришло время действовать.

Я незаметно сжала ладонями подоконник. Мы добрались до того самого момента, когда я должна была узнать правду... И эта правда, мне уже не нравилась.

— В королевский замок не было ходу ни мне, ни моим девочкам, — старуха говорила ровно, спокойно, как будто бы рассказывала о погоде, а не о смерти своей дочери. — И тогда я снова обратилась к герцогу Бокрею. Я передала ему щепотку укропной травы, в которую добавила четверть дозы Морозко. Укропную траву заваривают всем новорожденным, и никто ничего не заподозрил был. Тем более мальчишка родился довольно слабым, и умер бы во сне, быстро и безболезненно...

Я резко выдохнула. Сжала ладони как можно сильнее, чувствуя, как скрипит под моими руками подоконник. Меня уже колотило. Больше всего хотелось ударить эту мерзавку, посмевшую покуситься на моего сына. И убившую мою маму.

Мое состояние не укрылось от старухи. Она усмехнулась:

— Я не горжусь тем, что хотела сделать. Но когда-нибудь ты поймешь меня и, возможно, простишь. Мы с тобой слишком похожи, Елина. Мы готовы раз за разом переступать через себя ради своей цели.

— Нет! — не выдержала я. — Я не хочу вас понимать! И уж точно никогда не прощу!

Она покачала головой:

— Никогда не говори никогда, девочка моя. Когда я ступила на дорожку, которая должна была привести меня к титулу Великой матери, я тоже не предполагала, чем это может обернуться. Я просто хотела получить то, чего была лишена только потому, что родилась на несколько мгновений позже своей сестры...

— Значит моя мама выпила отвар, предназначенный для Фиодора? — перебила я ее. Выслушивать «советы и наставления» убийцы не хотелось. Тем более, где-то в глубине я чувствовала, что в ее словах есть доля истины. Я тоже, решив вернуть трон Фиодору, совершила много такого, на что никогда не пошла бы в своей обычной жизни.

— Нет, — качнула головой Великая мать и вздохнула, — все немного сложнее. Герцог Бокрей решил, что яд, который он получил из моих рук, это лучший способ убрать Эдоарда. И вместо того, чтобы передать травку Салиле, которая сдружилась с нянюшкой вашего брата, он приказал добавить яд в кубок короля. Человек герцога выполнил его приказ, вот только Анни захотела пить, и Эдоард отдал ей свой кубок. Доза была невелика, поэтому Анни умерла не так быстро. И успела понять что и кто ее убивает.

Я побледнела. Кровь застучала в висках, а перед глазами все поплыло. Великая мать не врала, факты, которые мне известны, идеально укладывались в цепочку событий, поворачиваясь нужной стороной показывая полную картину... Как пазлы... пронести яд в королевский замок — сложно. Но добавить его в кубок короля так, чтобы никто ничего не заметил...

Мне не нужно было ничего говорить, я поняла все гораздо быстрее, чем слова были произнесены. Но Великая мать не могла отказать себе в наслаждении ударить меня побольнее.

— Именно за эту услугу Гирем и получил титул барона, моя дорогая внученька, — произнесла она почти торжественно. И выпрямилась, глядя мне прямо в глаза. Зря я надеялась, что мне удалось сломать ее волю. Нет, это была просто игра. И все эти откровения имели под собой только одну цель — уничтожить меня, вонзив нож в самое сердце.

Глава 24

Боль. Все, что я испытывала следующие несколько мгновений была оглушающая, нечеловеческая боль. Удар Великой матери достиг своей цели, превратив мою душу в кровоточащий кусок плоти. В груди невыносимо жгло, воздух, попавший в легкие, был, казалось наполнен крошечными осколками разбитого сердца, безжалостно впивавшимися в мягкие стенки альвеол. К горлу подступило что-то горячее, и мне на мгновение показалось, что сейчас изо рта хлынет кровь, а я умру, захлебнувшись густой солоноватой жидкостью.

Я вцепилась в подоконник, обдирая ногти до мяса, чтобы не упасть. Потому что понимала, если не удержусь на ногах, после такого удара мне не подняться. Мне хотелось свернуться калачиком, обнимая себя за колени, и завыть, как дикий зверь, потерявший надежду на жизнь. Я не боялась заплакать. Слез не было. Напротив, глаза жгло, как будто бы в них насыпали жаркий, нагретый полуденным солнцем, песок, который высушил всю влагу до самого донышка.

Громкий всхлип прозвучал в оглушающей, звенящей тишине моего сознания, так резко, что я вздрогнула. И не сразу поняла, что этот звук издала я сама, пытаясь дышать.

— … мерзавец, — услышала я голос Великой матери, наполненный триумфом победы. Наверное, она говорила очень давно, просто я ничего не слышала, — как и все... Власть — это всегда грязь. Нельзя остаться чистеньким. Мы все замараны по самую шею. Глупо отрицать это и жалеть тех, кто вокруг тебя. Поверь, они только и ждут, когда ты оступишься, чтобы разорвать тебя на клочки и занять твое место. Они предадут тебя за пару тысяч грил, за титул, или просто так, чтобы причинить тебе боль. Любовь — это сказки для маленьких глупых девочек.

— Хватит... — выдохнула я и взмолилась, — не надо!

Великая мать рассмеялась. Она поняла, что я проиграла. Но просто уйти, оставив победу за собой, она не смогла. Или не захотела. Ей нравилось видеть меня поверженной. Она встала и подошла ко мне. Нас разделял всего один шаг.

— Больно? — фыркнула она.

— Нет, — мотнула я головой и выпрямилась. — Нет!

— Не больно?! — рассмеялась довольная старуха. И спросила вкрадчиво, — а хочешь еще добавлю? Не только ты умеешь собирать логические цепочки, дорогуша... я не знала, что моя дочь была дешевой потаскухой, но теперь я знаю, кто бы твоим отцом. Поверь, тебе понравится этот секретик, — она захохотала, — ты всегда думала, что твой отец король, а на самом деле он убогий нищий... Дура-Анни всегда жалела немого мальчишку, который сидел под ее окнами и ныл, выпрашивая подаяния у прохожих. У него и имени-то человеческого не было. Только прозвище. Забавно, что ты подобрала этого проходимца. Почувствовала свое родство?

— Нет! — я упрямо стояла на своем, не замечая, что отвечаю на слова, которые давно отзвучали. Я хотела сказать, что мне больно, но даже звери не добивают поверженного врага. Но она услышала другое.

— Не веришь? — приподняла она