Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Всю войну, бессчетное количество раз будет повторяться, вводиться в сознание эта фраза. Сталин сделает ее заклинанием.
Чадаев: «В 2 часа меня вызвали в кабинет Молотова, туда пришел и Сталин. Он сказал: «Ну и волновался же ты, но речь прошла хорошо».
Молотов счастлив. Он знает Хозяина — сейчас тот будет искать виноватых. Но им будет явно не Молотов.
Однако страна ждет выступления всезнающего бога, а бог пока молчит, ждет — что будет на фронтах. И подыскивает первых виноватых.
Чадаев: «Вечером Сталин был настроен мрачно, говорил гневно: «Павлов (командующий Западным фронтом, принявшим на себя первый удар немцев. — Э.Р.) не имеет связи даже со штабами армий, говорит, опоздала директива… Почему опоздала? А если б мы вообще не успели дать директиву? Разве без директивы армия не должна находиться в полной боевой готовности, разве я должен приказывать своим часам, чтобы они шли?»
Первый виноватый был определен.
«Сталин продолжал: «Надо поручить эвакуировать население и предприятия на восток. Ничего не должно доставаться врагу».
За этой фразой — гибель от рук отступающей армии городов, сел, заводов, азиатская тактика выжженной земли. Тогда, в панике отступления, это было только пожеланием. В скором будущем — станет реальностью.
Безумный день продолжался. С фронта поступали все новые отчаянные сведения.
Чадаев: «Докладывал Тимошенко:
— Удар превзошел все ожидания. В первые часы войны вражеская авиация нанесла массированные удары по аэродромам и войскам.
— Стало быть, много советских самолетов уничтожено прямо на земле? — Сталин пришел в неописуемое негодование, прохаживался по кабинету. — Неужели до всех аэродромов добралась немецкая авиация?
— К сожалению, так.
— Сколько же уничтожено самолетов?
— По предварительным подсчетам, около 700». «На самом деле, — пишет далее Чадаев, — в несколько раз больше…
Наиболее тяжелые потери понес Западный фронт».
И опять — проклинался командующий Павлов.
«Это же чудовищное преступление, — сказал Сталин. — Надо головы поснимать с виновных». — И тут же поручил НКВД расследовать это дело».
Двенадцатичасовой рабочий день закончился в 17.00. Последним из кабинета вышел Берия — видимо, после обычных решений: виновных расстрелять. Но они уже лежали там — рядом с самолетами…
Ночью работа возобновилась. До половины четвертого он непрерывно принимает посетителей. В ту ночь была создана Ставка Главного командования, которую он задумал создать еще в мае, — высший орган управления Вооруженными Силами. Он назывался Ставкой и при свергнутом Николае II, и это было не случайно. Как не случайно Сталин вернет в армию ненавистные революционерам офицерские погоны. Интернационализм, мировая революция — все спрятано в стол. На свет появилась национальная идея Русского государства — идея Отечества…
Он решил осмотреться — и пока главой Ставки назначил Тимошенко.
Последние посетители покидают его кабинет в 6 утра. День мешается с утром.
Любимая маска спокойствия сброшена. Теперь он подлинный — никакой прострации, бессилия. Его постоянное состояние — ярость. Он ненавидит всех за свою вину.
Чадаев: «Хотя наши войска мужественно стремятся выполнить директивы о контрнаступлении, — докладывает Тимошенко, — однако ожидаемых результатов пока не достигли.
Сталин, выслушав Тимошенко, пришел в бешенство. Он винил во всем командование Западного фронта… Потом обрушился с упреками на Ватутина и Тимошенко.
Побледневшие Тимошенко и Ватутин, пряча обиду, попросили послать их на фронт.
— Фронт от вас никуда не уйдет. А кто в Генштабе расхлебывать будет сложившуюся ситуацию, кто будет исправлять положение?
Их просьба еще более распалила его негодование… Был вызван на заседание нарком танковой промышленности Малышев…
— Медленно поворачиваетесь, — прервал его доклад Сталин и начал задавать конкретные вопросы о том, как расширить военное производство и как наладить дело с броневым листом. Было решено образовать на Урале и в Сибири новую базу танкостроения».
Он, конечно, понимал: даже если немцы займут всю европейскую Россию, останутся бескрайние просторы Сибири, богатейший Урал. Можно воевать и там.
Чадаев: «В завершение по телефону он позвонил заместителю начальника Генштаба Василевскому: «Немедленно передайте командующим фронтами, что мы выражаем крайнее недовольство отступлением войск».
Но войска «самой наступающей из армий» оказались пока беспомощны. Армия стремительно отступала.
Чадаев: «Были приглашены ожидавшие в приемной секретарь МГК Г. Попов и секретари райкомов. Сталин провел трубкой по усам и сказал: «В ЦК поступают многочисленные просьбы от советских людей создать народное ополчение… Идя навстречу москвичам, мы создадим несколько добровольческих дивизий из ополченцев».
В его мозгу уже сформировалась кровавая мысль восточного полководца: приберечь резервы, сохранить свежие, формировавшиеся в те дни в Сибири новые дивизии. Там — страна охотников, там много молодежи. А пока затыкать дыры на фронте человеческим мясом народного ополчения — городской интеллигенцией, очкариками, с трудом умевшими стрелять, молодыми мальчиками из вузов — и потрепанными, истекающими кровью отходящими частями.
И начался патриотический призыв в ополчение. Запись была объявлена добровольной, но это был «глубокий язык»: отказавшихся записаться «обливали презрением и обещаниями расправиться».
И продолжались поиски виноватых.
«В кабинете Молотова он сказал Деканозову — бывшему послу в Германии: «Детеныш утки уже в яйце знает воду, а вы ведь тертый калач. В личных разговорах со мной вы утверждали, что раньше 1942 года не следует ожидать нападения… Как же вы… Словом, надежды на вас не оправдались!»
Обрушился он и на маршала Кулика, бездарного военного, который был взят им вместо репрессированных маршалов: «Надо дать по жопе этому бездельнику Кулику!» Так в лихорадочной деятельности идут дни. Ярость и обычная работа — без устали.
Но уже открылись подлинные размеры случившегося: военная катастрофа.
Чадаев: «Тимошенко докладывает, что ведется перегруппировка сил, чтобы сдержать противника.
— Значит, вы теперь уже не собираетесь, как вы собирались раньше, разгромить противника? — спрашивает Сталин.
— Да, с ходу это не удается сделать, но после подтягивания новых сил мы, безусловно, разгромим».
И все чаще Хозяин срывается: это теперь его обычное состояние.
«Сталин стоял у карты, его соратники смотрели укоризненно в его спину. Они не успевали сделать одно, как он поручал другое».
Он решил: пора прекращать игру. Пора начинать осторожно говорить правду, пока народ еще не смеет сказать ее сам.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!