Зеркальный вор - Мартин Сэй
Шрифт:
Интервал:
А демон стремительно и плавно приближается, как пикирующая на добычу сова. При этом кажется, что он завис в воздухе и вовсе не двигается, а расстояние между ними сокращается само собой, подобно сжимающейся ноге улитки. Рука Гривано наконец находит пистолет. Когда он вытаскивает оружие из-за пояса, курок цепляется за мантию и разрывает ткань.
Перрина отталкивается от него, но он успевает схватить ее стриженый затылок и вновь рывком притягивает к себе. Пистолет наконец-то извлечен из складок мантии. Гривано вытягивает руку, целясь. Демон всего в нескольких шагах. Ясеневый хлыст высоко занесен для удара. Дым струится из отверстий клюва. Перрина поворачивает голову, высвобождая свой расквашенный нос, и Гривано перемещает ладонь с ее затылка на ухо. Затем он взводит тугой курок — до крови обдирая подушечку большого пальца — и нажимает на спуск.
Белая вспышка при воспламенении пороха на полке, шипящий выдох. И больше ничего. На секунду ослепнув, Гривано затем всматривается во тьму, разевая рот в гримасе бессмысленного ужаса. Глаза его могут различить только два стеклянных круга, которые надвигаются на него через пустоту, ярко горя, как смотровые окошки стекловарной печи. Они видят его насквозь. Они всегда его видели. И теперь подобрались почти вплотную.
Гремит пистолетный выстрел. Из дула вырывается огненный шар, который стирает все объекты в поле зрения, а потом исчезает, оставляя только пульсирующий послеобраз в опаленных глазах Гривано. Но звук выстрела не гаснет — гулким неослабевающим эхом он кругами проносится по улицам и прилетает обратно, пока Гривано уже не может слышать ничего, кроме этого грома. Перрина вырвалась и теперь глядит на него, жестикулируя и что-то крича. Однако крик ее доходит до него не звуками, а лишь слабым давлением воздуха на кожу лица. Она хватает его за левую руку и тянет. Его правая рука с зажатым в ней пистолетом поднята вверх силой отдачи. Гривано осторожно ее опускает. В оглохших ушах звенит боль, и звон этот вполне соответствует виду стекол, сыплющихся осколками из всех окон вдоль улицы.
Чумной доктор исчез. Глаза Гривано обшаривают дымный воздух и мостовую там, где только что стоял этот монстр, но не находят ничего: ни пятен пролитой крови, ни маски с клювом, ни ясеневого хлыста. «Развеян в прах, — думает Гривано. — Словно стрелял не пистолет, а пушка. Развеян в прах… В прах… В прах…»
Облако порохового дыма поднимается вверх, выдавая их местоположение. На лице Перрины дорожки сердитых слез; она дергает Гривано за руку и смотрит куда-то мимо его плеча. Гривано озирается в поисках своей брошенной трости, а потом замечает ее уже в руке Перрины. Он пытается засунуть пистолет обратно за пояс, но его правая рука плохо двигается. Слух постепенно возвращается к нему, предшествуемый тупой болью: он различает тревожный шепот Перрины и крики со стороны площади Мертвых. Сбиры уже добрались до моста: он видит троих, но за ними следует еще много огней. Первый сбир, заметив Гривано, застывает на месте, а его тусклые глаза оживляются искорками страха. Следующий за ним сбир также резко останавливается, чтобы избежать столкновения; и эта парочка мнется посреди моста, перебирая ногами, как цепные псы на предельной дистанции привязи.
Перрина и Гривано, развернувшись, бегут от моста вдоль площадки перед палаццо. Перрина проворна, а он утомлен, уже немолод и потому сразу отстает. Сзади хрустит битое стекло под ногами сбиров: они его настигают. Один из них дотягивается до его плеча, но тут же с хриплым стоном падает, задерживая бегущего за ним. Теперь Гривано видит в свете низкой луны сандоло и Обиццо, который взводит арбалет, опустив его к ноге и держа в зубах новый болт.
Перрина уже успела отвязать лодку. Гривано прыгает в нее с пристани, цепляется ногой за борт и падает ничком на груду сухих цветочных букетов; в ноздри ему ударяет аромат лаванды, смешиваясь с железистым привкусом крови. Сандоло качается, но не опрокидывается. Гривано с трудом принимает сидячее положение и вытирает свой разбитый нос.
Обиццо стреляет в сбира, уже прыгающего с пристани, и тот с громким плеском падает в канал. Еще несколько сбиров приближаются, но осторожность заставляет их сбавить ход. Обиццо передает арбалет и колчан Гривано, а сам берется за весло. Гривано упирается ногой в стремя на конце ложа, рычагом взводит арбалет до попадания тетивы в защелку и тянется за болтом. К этому моменту лодка уже находится на безопасной дистанции от взбешенных сбиров с их палицами, но Гривано все равно стреляет — сгоряча и со злости — и ранит одного из них.
— Черт побери, дотторе! — ворчит Обиццо. — Приберегите болты. На выходе в Гранд-канал нас поджидает каорлина, набитая этими дьяволами.
Гривано прочищает нос в ладонь, которую потом споласкивает за бортом. И вновь начинает ощущать запах лаванды.
— Как ты меня нашел? — спрашивает он.
— С большим трудом, по вашей же милости. В этих ваших посланиях было мути больше, чем в трюмной воде при сильной качке. Мне пришлось поплавать туда-сюда, пока не услышал вопли и шум драки. И тогда уже направился сюда. Что, бога ради, означал этот бред про какую-то штору?
— Послания? — переспрашивает Гривано. — А сколько их…
Обиццо прерывает его шиканьем. На очередном мосту впереди появляются огни. Гривано вновь заряжает арбалет и меняется местами с Перриной, устраиваясь на носу лодки. Короткая вспышка на западе — сначала Гривано принимает ее за свет в открывшейся двери таверны, но потом догадывается, что это был последний свет Луны на горизонте, промелькнувшей в створе одной из боковых улиц.
«Удачи тебе, — как будто говорит Луна. — Этой ночью я больше уже ничего не смогу для тебя сделать».
Факелы и лампы на мосту гаснут; теперь там маячат лишь темные фигуры. Гривано втягивает воздух носом, сглатывает кровь со слизью и прикладывает к плечу ложе арбалета. Сандоло рассекает черным килем подернутую дымкой воду, продолжая движение на север по каналу Иоанна Обезглавленного.
COAGVLATIO
Именно образы, а не суждения, именно метафоры, а не утверждения определяют бо́льшую часть наших философских убеждений. Образ, пленником которого является традиционная философия, представляет ум в виде огромного зеркала, содержащего различные репрезентации, одни из которых точны, а другие — нет. Эти репрезентации могут исследоваться чистыми, неэмпирическими методами. Без представления об уме как зеркале понятие познания как точности репрезентации не появилось бы.
Спустившись в фойе отеля, Кёртис обнаруживает здесь толпу делегатов очередной конференции с чемоданами на колесиках и зачехленными лэптопами, которые выгружаются из двух только что подъехавших чартерных автобусов и растягиваются плотной очередью от тротуара перед фасадом через стеклянные двери до регистрационной стойки. У Кёртиса нет желания лезть напролом, и он останавливается рядом с армиллярной сферой, дабы переждать это столпотворение. Делегаты один за другим получают ключ-карты от номеров и присоединяются к своим, уже прошедшим процедуру коллегам, сопровождая все это радостными возгласами, рукопожатиями, хлопками по плечам, пародийно-спортивными комментариями и имитацией ковбойской пальбы из наставленных друг на друга указательных пальцев. Кто-то из них тащит большой картонный плакат с написанной кривыми буквами программой конференции.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!