Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Почему ей так хорошо? Она подумала, что знает. Сказала себе, что не настолько глупа, чтобы вообразить, будто симпатия к ней мистера Мартелла – она была в ней уверена – повлечет за собой нечто большее. Мистер Мартелл, и в этом не приходилось сомневаться, мог выбрать едва ли не любую юную леди в Англии. Но все равно было очень приятно видеть его восхищение тем, что она могла предложить: ее родословной, умом, деликатным юмором. У нее не было опыта общения с мужчинами, однако первый, с кем она познакомилась, и один из самых достойных оценил ее и испытал к ней влечение. Это породило удивительно приятное чувство уверенности. Вот почему, решила она, ей так спокойно и хорошо.

Но даже это было не все. Нет, ее чувство порождалось чем-то еще более простым. Тем, что она ощутила, когда шла и смеялась с мистером Мартеллом, и у нее ушло несколько минут на понимание, откуда оно взялось.

Ей было легко в его обществе. Вот ответ. Ей в жизни не было так уютно. Это чувство придавало ей странную легкость. Ей искренне показалось, будто она вошла в мир, где не стало боли.

Улыбнувшись себе, Фанни бездумно вынула деревянный крестик, который часто носила, и ощупала еле различимую старинную резьбу. Она просидела еще несколько минут, наслаждаясь мирной тишиной аббатства.

Вскоре вернулся Натаниэль и, довольный, пристроился рядом.

– Что это? – спросил он, заметив кедровый крестик.

– Крест. Бабушкин. Думаю, он очень старый.

Тот изучил его и серьезно кивнул.

– Выглядит старым, – согласился он и прислонился спиной к стене, проверяя, удобно ли сидеть. Удовлетворившись, принялся шарить глазами по аркадам. – Вам здесь нравится? – спросил он и, когда она ответила утвердительно, сказал, что и ему тоже.

Они просидели еще пару минут, а затем Натаниэль показал на стену за спиной Фанни. Та оглянулась, посмотрела и секунду не могла понять, что он увидел, но потом заметила букву «А», кем-то выцарапанную на камне. Очень маленькую, аккуратную, выполненную похожим на готический шрифтом, словно давным-давно ее начертал какой-то монах. Фанни улыбнулась. Буква «А», оставленная на камне, – крохотное свидетельство о жизни, сгинувшей глубоко под землей.

– Вот удивился бы монах, который это вырезал, если это был монах, увидев нас сидящими в его монастыре, – заметила Фанни. – И вряд ли обрадовался бы, это уж точно, – добавила она с улыбкой.

Поэтому было жаль, что брат Адам не мог явиться и возразить своим потомкам, что он, наоборот, был бы очень рад.

Через минуту подошел мистер Гилпин сказать им, что они собираются осмотреть веревочную фабрику, а потом спустятся в Баклерс-Хард на судостроительную верфь.

Медленно, очень медленно продвигалось вперед огромное дерево. Медленно шесть могучих ломовых лошадей, запряженных цугом, натягивали цепи, а большущая подвода скрипела и кренилась под тяжестью груза. Дуб везли к морю.

Пакл вздохнул. Что он натворил?

В день встречи с Гроклтоном он правильно определил ценность раскидистого дуба у Камня Руфуса. Обычно деревья валили зимой, а транспортировали летом, когда подсыхала и твердела почва. Но мистер Адамс почему-то разрешил срубить это дерево позднее. И вот подстриженного брата оставили жить еще век-другой, а этого великолепного сына древнего чудотворного дуба свалили острыми топорами, которые врубались в двухсотлетнюю кору, пока он, недалеко от места, где когда-то рос его отец, не опрокинулся в листья и мох лесного ложа.

Поваленный дуб распилили на три части. Сначала быстро обрубили крупные ветви и верхушку, негодные для кораблестроения, а заодно и сучья на хворост. Затем разделили главную часть, могучий ствол, на большие сегменты, которым предстояло пойти на корабельный корпус, после чего остались еще важные узлы – кницы, или так называемые колена, откуда из ствола вырастали ветви; эти кницы пойдут для скрепления между собой элементов корпуса корабля. Была и четвертая часть, кора, которую иные лесопромышленники сдирали и продавали дубильщикам. Но мистер Адамс никогда бы такого не разрешил, и большие дубы поступали в Баклерс-Хард с нетронутой корой.

Теперь обмотанную цепями и закрепленную на месте главную часть огромного ствола – самую широкую, или комель, – влекли через Нью-Форест на верфь, где ее выдержат пару лет перед использованием. Для изготовления большого форштевня и ахтерштевня нужно было дерево обхватом как минимум в десять футов. Такое большое, как это, давало четыре лода, или тонны, древесины. В морском бою применялось свыше двух тысяч лодов – около сорока акров дубовой рощи. Поэтому топоры дровосеков не переставали трудиться, вырубая древние дубы, и древесина тянулась из Нью-Фореста к морю, словно его многочисленные реки и ручьи.

Сейчас дерево завершало свое сухопутное странствие, и Пакл, шагавший вровень с головной лошадью, смотрел вниз на Баклерс-Хард.

Что же он наделал? Сегодняшнее утро почему-то особенно обострило осознание ужаса случившегося, который нахлынул, как волна. Глядя на два ряда домиков из красного кирпича, он был готов расплакаться. Он все это собирался бросить – все, что любил.

Баклерс-Хард стал ему домом. Сколько лет он строил здесь деревянные корабли? Сколько лет спускался по реке в укромное место, куда люгеры доставляли бочонки лучшего бренди, и отвозил драгоценный груз в Баклерс-Хард, в лавку сапожника, из потайного погреба которого бутылки тайно переправлялись в особняки на востоке Нью-Фореста? Сколько раз в необычное время проходил мимо хозяина, мистера Адамса, и его друзей с верфи, и даже, если на то пошло, мимо мистера Адамса молодого, викария из Бьюли, и всегда оставался незамеченным?

Поскольку мистер Адамс руководился простым правилом. Он ничего не видел. Никакой контрабанды, оседающей в Баклерс-Харде. Если у сапожника был погреб, то товары прибывали и расходились после наступления темноты. Если у него на пороге появлялась бутылка прекраснейшего бренди, то он не спрашивал откуда. И пока выполнялись эти требования, объем того, что он не видел, поражал. Когда бы Пакл ни опоздал после крупного дела на другом краю Королевского леса, а иногда он пропадал на весь день, мистер Адамс всегда был готов присягнуть, что Пакл все это время трудился на верфи, и платил ему соответственно.

Пакл – доверенное лицо. Пакл среди друзей. Пакл в Нью-Форесте. Как можно уехать?

Он думал об этом, конечно, и даже внушал себе, что отбрешется. Но без толку. Из чего-то и удается выпутаться, но не из этого. Прощения не будет. Пусть пройдут недели, даже месяцы, но расплата неизбежна.

Разве что он откажется. Сможет ли? Перед его мысленным взором всплыли клешнеобразная рука Гроклтона и внимательное лицо Айзека Сигалла. Нет, слишком поздно. Он не мог отказаться. Отделившись от бригады тех, кто перевозил дерево, так как им на смену пришли другие люди, Пакл начал спускаться к стапелю. Ему всегда становилось лучше за работой на корабле.

Не успел он дойти, как заметил, что мистер Адамс стоит перед своим домом и беседует с группой гостей.

Несмотря на присутствие двоих его сыновей, воображение Фанни пленил именно старый мистер Адамс. Лицо словно высеченное из кремня, старомодный белый парик, скованная, будто аршин проглотил, походка. Ему уже перевалило за восемьдесят, но он все еще ездил верхом в Лондон за подрядами на постройку кораблей. Было ясно, что мистер Адамс не сильно доволен помехой, но оказался достаточно любезным и показал верфь.