Viva la Mésalliance, или Слава Мезальянсу - Игорь Давыдов

— Любопытно, — вновь произнесла задумчиво пани Каппек. — Значит, ты теперь будешь её… как оно говорится? Эльсисой?

— Elsis. Оно не склоняется, потому что это слово даже не из форгерийских языков, — довольно пояснила Ёлко, а затем и сама задумалась. — М-м-м… не знаю. Это мы не обсуждали, но позиция, полагаю, теперь свободна, в силу последних событий. Пожалуй, я попытаюсь на ней закрепиться. Вы ведь с папенькой меня поддержите?

Взгляд матушки остекленел. Явный признак того, что женщина глубоко погрузилась в размышления. Где-то секунд пять или семь она молчала, прежде чем наконец медленно кивнула.

— Это хорошее начинание. У него есть потенциал. Меня беспокоит лишь, что я не до конца понимаю мотивации слечны Глашек.

— Никто не понимает, — с улыбкой пожала плечами девушка. — На то она и богиня.

— Она родилась в семье смертных и росла, как смертная, — не согласилась родительница. — Это не говоря уже о том, что вопрос божественности, в принципе, спорен. Мне казалось, что уж ты-то должна понимать, как работает пиар.

— Уж я-то лично присутствовала в Коваче, маменька, — во взгляде Ёлко проявилась строгость. — Это если забыть о том, что с богословской точки зрения мотивации Лешей много прозрачней, чем с точки зрения человеческих взаимоотношений. Как человека Броню понять невозможно.

— Ты сама сказала, что если сместить систему координат, в которых Глашек принимает решения, то всё становится понятней, — провела пальцем по брови женщина. — Быть может, стоит допустить, что она действует в правилах другой морали? Человеческой морали, я имею в виду.

— Пройденный этап, — снисходительно улыбнулась Ёлко. — Я примеряла к её поступкам все известные мне виды мировоззрения.

— Примерь неизвестные, — многозначительно кивнула матушка.

Девушка вздохнула.

— Парадоксально, как даже в нашем мире, в котором, казалось бы, существование души и богов не должно вызывать сомнений, люди стараются заземлиться и узреть-таки рациональное в чудесном.

— Мы рационализировали довольно много чудес, — пояснила пани Каппек. — Кроме того, ты не думала о том, что люди просто боятся признать факт божественности Брони?

— Боятся? — она вспомнила поведение шляхты на последнем королевском приёме, вспомнила, как занервничал малийский манса, когда столкнулся лицом к лицу со слечной Глашек, вспомнила шепотки и разговоры, что звучали когда Лешая скрылась из виду в компании принцессы. — Пожалуй что… но разве это разумно? Хотите сказать, что среди образованных представителей шляхты, многие из которых проживают уже не первую жизнь, столь распространена стратегия, основанная на попытках зажмуриться от отвернуться, в надежде, что пугающее рассосётся как-то само собой? И что вы — одна из них?

— Ты слышала про стадии принятия неизбежного? — улыбка матушки стала грустной.

— Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие? — вскинула бровки Ёлко. — Прямо настолько всё серьёзно? Но почему так? Чего на самом деле боится шляхта? Неужто просто потери контроля? И… почему неизбежного? Неизбежное предполагает, что не помогут ни гнев, ни торг…

— А гнев поможет? — отчего же в голосе женщины было столько горечи.

— М-м-м… нет. Определённо, нет. Броня сомнёт сопротивление. Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой. Про дворян говорят, что мы бессмертны, благодаря некромагии. Но нам далеко до богини. Но торг…

— Торг поможет?

— У меня вполне получается сторговаться с Глашек.

Матушка усмехнулась. Она ответила не сразу. Сначала зарылась пятернёй в волосы дочери, да и провела так чуть ли не четверть минуты, молча массируя кожу головы Ёлко.

— Да не сторговалась ты. Не сторговалась. Ты просто заняла подчинённую позицию, не думая никак этому сопротивляться. Просто в твоих глазах новоявленная богиня — это шанс. Возможность возвыситься. Мессия. Но ты ведь сама говорила о ней, как о неумолимой силе недавно, помнишь? — матушка на секунду замолчала, и даже её пальчики, что копошились в шевелюре девушки, замерли. — «Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой.» А неумолимая сила потому и зовётся неумолимой, что с ней не сторговаться. Её даже умолять бесполезно.

Ёлко задумалась. Действительно… Даркен говорил нечто подобное, когда объяснял, отчего решил пожаловать Глашек должность палача при ковене.

— И о чём бы вы стали умолять Лешую, маменька? — вопросила «номер три».

— Чтобы она ушла и больше никогда не возвращалась, — вздохнула родительница. — Или ты забыла, какой именно богиней представляется твоя подруга?

— Богиней хаоса…

— Противницей Семерых, дорогая, — женщина вспомнила о пятерне в волосах дочери и вновь принялась шерудить пальчиками в шевелюре Ёлко. — Противницей порядка.

— Это не очень-то справедливо, маменька, — девушка довольно щурилась, ловя каждую секунду родительской ласки. — Большей любительницы порядка, чем Броня, я не встречала.

— Но ты сама сказала, что её система моральных координат тебе чужда. Это порядок, но не наш порядок, милая. Чужой. Наш порядок рухнет. Сгорит в пламени мировой войны.

— Но… — Ёлко осеклась. — Броня же… не хочет… жертв…

В голосе «номера два» было не услышать уверенности. С каждым словом он становился тише. Слабее.

Всё сходилось. Да, разумеется, об этом уже говорила Фортуна. Но слечна Штернберк имела свои причины очернять слечну Глашек, главного конкурента на руку и, чем Лешая не шутит, сердце Даркена. Всё сказанное столь ангажированным оратором стоило делить на десять. И Ёлко делила. В том числе ещё и потому, что испытывала личную неприязнь к огневласой красотке.

Но теперь, когда о том же вещала матушка…

Хаос. Парадокс. Вполне в духе парадоксального божества, что являло разом и хаос, и порядок, устроить мировую войну, но, при этом, не прекращать попыток избежать жертв. Просто потому, что устройство общества Форгерии противно ей более, чем факт чьей-то гибели или чьих-то страданий. Даже массовых.

Ведь именно столкновение Лешей и цесаревича резко обострило взаимоотношения Богемии и Российской Империи. Да и Перловку не стоило сбрасывать со счетов: до недавнего времени именно она стояла бок о бок с Ганнибалом, последствия деяний которого и разгребала Ёлко.

Лешая и Перловка. Два лика одной богини.

Пани Каппек печально усмехнулась.

— Поняла, наконец, да?

— Да, матушка.

— Прости…

Ёлко покачала головой и подняла на родительницу решительный взгляд.

— Вам не за что просить прощения. Вы хотели лишь, чтобы я смотрела на проблему шире. И я взглянула.

— О-о-о, — протянула женщина и отняла руку от головы дочери. — И что же ты решила, дорогая?

— Решила, что пойду до конца. Я буду стоять рядом с Лешей, пока она будет строить новый порядок. Я помогу ей. И в её мире я займу самоё теплое местечко. И вам таковое найду. Да, я смирилась. И хочу, чтобы смирились вы. Форгерия меняется. Не можешь бороться…