Искры - Раффи

книгами для чтения — и глаза у меня раскрываются… Теперь только я понимаю, насколько я был не подготовлен. Чего только не может сделать священник, в особенности сельский священник! Все, что делает наш учитель, ведь это — обязанность священника. Разве священник не мог бы обучать крестьянских детей, знакомить сельчан с новыми способами обработки земли, разве не мог бы навещать больных и оказывать им помощь? Апостолы не навещали больных, не лечили их? Да, много обязанностей должно быть возложено на священника, но мы, ничему не учившись, возложили на себя непосильное бремя нашего сана.

Послышался какой-то глухой шум. Я вздрогнул.

— Это цепь загремела, — успокоил меня с улыбкой священник.

— Какая цепь?

— Поглядите!

Я посмотрел в указанную сторону. Там лежал сын священника. Подобно узнику в темнице, к ноге его была привязана длинная тяжелая цепь, она была проведена сквозь стену, но куда — не видно было. Во сне он шевельнул ногой, и раздался лязг.

— Что это такое? — удивился я.

Батюшка объяснил, что за стеной находится конюшня, где стоит на привязи вороной конь сына. Другой конец цепи, проведенной сквозь стену, припаян к железным путам коня, замкнутым тяжелым замком.

— А для чего?

— Если будут уводить коня, цепь натянется и разбудит хозяина.

— Но вор может с такой осторожностью сломать путы, что ваш сын и не почувствует.

— Этого никак не может быть.

— Неужели продолжаются случаи воровства?

— По старым обычаям, похищение хорошего коня в наших краях не считается преступлением, это, скорее, дело ловкости, храбрости, удальства; на позор выставляется не своровавший коня, а зевака-хозяин, не сумевший сберечь его. Чтобы избегнуть этого позора, мой сын привязал к себе цепью своего коня!

Уже было за полночь, но несмотря на трудности пути, несмотря на сильную усталость, я не чувствовал потребности в отдыхе. Я готов был всю ночь всяческие разговоры разговаривать, лишь бы убить время до рассвета и поскорее увидеть его… Но батюшка позаботился о моем отдыхе. Постель была готова, я разделся и лег. У моего изголовья поставили два кувшина — с водой и с вином, чтоб я в случае надобности мог утолить жажду. Постель батюшки была рядом с моей. Мы долго не могли уснуть, но причина бодрствования батюшки была иная: перед сном он должен был прочитать до конца «Да приидет».

Мысленно я находился в школе, в комнатах учителя. Там бодрствуют оба — Аслан и учитель. Сидят за столом и беседуют и будут беседовать до утра. Меня влечет желание послушать их, смотреть на них, восхищаться ими. Он намеренно выбрал Аслана, чтоб наедине поговорить с ним. Почему же он не взял меня с собою? Неужели он считает меня недостойным их общества? Разве я настолько не подготовлен, что не могу принять участие в их совещании? Как бы то ни было, в доме рэса я ясно видел, что он любит меня. С какой тоской смотрел он на меня, как много усилий стоило ему сдержать себя, чтоб ни один мускул не дрогнул на лице его, не выдал его… Как он попал в такую глушь? Почему Аслан не предупредил меня об этом радостном свидании? Когда он с копьем в руке горделиво вошел в комнату рэса, ведь я мог не удержаться и в порыве чувств броситься в объятья дорогого друга. Ведь такой выходкой я мог бы выдать его!..

Как изменился он… Я едва узнал его. Внешне совсем преобразился — одежда, волосы, даже голос и говор. Неизменным осталось лишь его любящее, горячее сердце, трепещущее состраданием ко всем несчастным и угнетенным. Какое магическое влияние имел он на крестьян, с каким уважением отнеслись они к нему! Я вспомнил грозного укротителя зверей: свирепый лев лижет ему руки, лютый тигр валяется у ног его. Сколько нужно было иметь мудрости и силы воли, чтоб не только укротить, но и облагородить этих звероподобных людей!.. Теперь он в своей среде: здесь горы, леса, море и могучий духом народ. Он грезил ра-

ботать в такой стране и среди такого народа. Опытный гончар имел под рукой весьма отборную глину и мог придать ей любую форму.

Неподалеку находились развалины Востана, где в былые дни возвышалась величественная крепость его отца — место ужасающих событий… Неподалеку находилась и деревня Размиран, где покоились гробницы его благородных предков. Отец был владетельным князем и хозяином этой страны, сын — ее неутомимым работником и воспитателем поселян. Какая превратность неумолимой судьбы!..

Но я был убежден, что забытые гробницы предков и развалины фамильной крепости не могли доставить его чуткой душе так много страданий, как нищета полуразвалившейся крестьянской избушки, где многострадальная мать, желая унять вопли и жалобы голодных детей, ставит на очаг котелок с водой, мешает воду ложкой, будто готовит для них еду.

О, как долго тянулась эта ночь! Батюшка не спал, уста его продолжали шептать слова молитвы. Огонек недремлющего светильника слабо поблескивал в комнате. Прекратить бы одним дуновением это невыносимое мерцание. Пусть все погрузится в полный мрак! Я встал бы, тихо оделся и пошел… А если б заметил домохозяин, что бы он подумал? Пусть думает, что угодно, но я пошел бы… Быть может, сбился бы с пути, запутался в лабиринте хижин, быть может, волкоподобные собаки разорвали бы меня в клочья, но я все-таки пошел бы… Отправился бы в сельскую школу, вошел бы в две заветные комнаты…

Рассвело бы поскорей! Не стало слышно молитвенного шепота священника — уснул! В избе все спали. Я был в восторге. Нужно погасить светильник! Но, вот, запел петух. Он разбудил младенца, спавшего в колыбели. От его крика проснулась мать. Что было делать? Мать стала кормить ребенка грудью; она положила голову на край колыбели и уснула: измученное дневной работой тело требовало отдыха! Но младенцу не до этого, он вновь стал горланить, опять разбудил мать, очевидно, грудь выпала из ротика. Я готов был задушить его, чтоб он молчал. Мать вновь стала его кормить, положила опять голову на край люльки и тотчас уснула. Это обрадовало меня. Но, вот, опять неудача! Раздался лязг железной цепи — вероятно, лошадь потянула цепь. Проснулся хозяин, поднял голову, навострил уши — ни звука не было слышно, конь стоял спокойно. Хозяин уснул. Счастливые люди, могут спать! Спать… Но это утешение человеческого рода было не для меня! Скорей бы рассвет! Чтоб убить время, я решил занять себя: раз десять сосчитал бревна на потолке. И это мне надоело! Я оглядел внутренность избы; вот метла, вот деревянная кочерга, лоханка для