МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

Шмидт летел через Москву и в аэропорту заговорил об этом с Косыгиным и Громыко. Косыгин почувствовал, что канцлер настроен серьезно, и хотел продолжить беседу, но Громыко, который терпеть не мог Шмидта, свернул разговор.

Дело в том, что еще в 1975 году на встрече с Брежневым канцлер иронически заметил:

— Советско-германские отношения развивались бы плодотворнее, если бы Громыко держал себя погибче.

Брежнев в тот день чувствовал себя как-то особенно усталым. Ему было не до шуток. Он ответил сухо:

— Громыко пользуется полным доверием советского руководства и выражает его позицию.

Присутствовавший на беседе министр запомнил слова немца. «До ухода с поста главы правительства ФРГ Шмидт не был прощен, — пишет Фалин. — Громыко вел его по списку своих оскорбителей и предвзято воспринимал все, что исходило от канцлера».

Привело это к самым печальным последствиям. В декабре 1979 года НАТО приняло решение разместить в Западной Европе 464 новые крылатые ракеты наземного базирования «Томагавк» и заменить 108 устаревших ракет «Першинг» модернизированными ракетами «Першинг-2», которые еще только дорабатывались. Но пока ракеты не установлены, страны НАТО предложили Москве вступить в переговоры, чтобы сократить численность ядерного оружия в Европе.

Советские дипломаты пытались натравить общественное мнение Западной Европы на Соединенные Штаты. Говорили, что в случае войны Советскому Союзу придется, к сожалению, нанести удар по густонаселенной Европе, которая столь неразумным образом разрешает американцам размещать у себя новые ракеты. Но это только породило всплеск антисоветских чувств.

Гельмут Шмидт до последнего надеялся уговорить Москву что-то предпринять. Посол в ФРГ Фалин со своей стороны тоже пытался убедить Брежнева в необходимости действовать. Генеральный секретарь отвечал безнадежным тоном:

— Валентин, ну что ты на меня наседаешь. Убеди Громыко.

Валентин Фалин услышал за этим признание: «Разве ты не видишь, что «для них» я больше не авторитет?»

Государственный секретарь Хейг и министр Громыко встретились осенью 1981 года в Нью-Йорке. Хейг говорил потом, что Громыко обнаружил некое чувство юмора «с оттенком сарказма утомленного человека, которому на протяжении полувековой дипломатической деятельности приходилось сталкиваться со всеми проявлениями человеческого безрассудства и который знает, что так будет и впредь».

Посмотрев снизу вверх на присутствовавшего на переговорах американского посла в Москве Хартмана, отличавшегося высоким ростом, Громыко весело заметил:

— Дома он кажется еще выше, чем в Москве. Хартман все растет и растет.

На что Хейг, указав на столь же высокого Добрынина, заметил, что по послам между двумя странами достигнут паритет.

В начале встречи, отметили американцы, Громыко выглядел бодрым и моложе своих лет, но к концу беседы казался постаревшим и слишком утомленным. Все же ему было семьдесят два года. Он отер лоб рукой, явно чувствуя усталость и вместе с тем облегчение.

Президент Рональд Рейган предложил «нулевое решение»: Советский Союз убирает свои ракеты «Пионер», Соединенные Штаты отказываются от установки «Першингов» и «Томагавков». Советские военные с негодованием отвергли это предложение. Начальник Генерального штаба маршал Сергей Федорович Ахромеев объяснил дипломату Юлию Александровичу Квицинскому, которому поручили заняться ракетной проблемой, что количество «Пионеров» будет увеличено. Кроме того, есть план развернуть еще несколько сотен оперативно-тактических ракет меньшей дальности. Квицинский был поражен:

— Как же так, только что в соответствии с директивами, одобренными политбюро, я заявлял, что количество ракет не увеличится, что их число надо заморозить.

— Тогда об этом нельзя было говорить, а сейчас нужно сказать, — равнодушно ответил маршал. — Сегодня скажите «да», а завтра — «нет». Мало ли чего вы там заявляете, вы же не Брежнев.

То есть Леонид Ильич публично говорил, что установка новых ракет заморожена, вся пропагандистская машина была приведена в действие, чтобы доказать миролюбие Советского Союза, а военные лихорадочно наращивали ядерный потенциал. Ахромеев показал Квицинскому карту объектов НАТО в Европе, по которым должен быть нанесен ядерный удар; на ней значилось девятьсот с лишним целей. На каждую цель для верности было наведено несколько ядерных боезарядов. Это сколько же надо было иметь ракет!

Личная неприязнь Громыко к канцлеру Шмидту и нежелание спорить с военными сыграли роковую роль. В Западной Европе появились новые американские ракеты, что поставило Советский Союз в весьма невыгодное положение. Новое американское ядерное оружие в Европе усилило ощущение уязвимости. Иначе говоря, установка огромного количества «Пионеров» не только не укрепила безопасность страны, а, напротив, подорвала ее. И в советской печати уже заговорили об опасности войны.

Внешняя политика последних громыкинских лет — когда Брежнев уже не мог ни в чем участвовать, и после его смерти, уже при Андропове, — производила впечатление непредсказуемой и непродуманной. Излишняя, ненужная жесткость свидетельствовала об отсутствии уверенности в себе. Внешняя политика оказалась почти полностью подчиненной интересам вооруженных сил. Вот почему при Шеварднадзе военные, лишившись своих позиций, будут возмущаться поведением дипломатов.

Ракетную проблему решил Горбачев. Он в конце концов принял вполне разумный «нулевой вариант» Рейгана. В декабре 1987 года Рейган и Горбачев подписали Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Все «Пионеры» пришлось уничтожить. Огромные деньги и силы были потрачены зря.

Борис Иосифович Поклад ведал в Министерстве иностранных дел отношениями с европейскими социалистическими странами. Во время очередной поездки в Польшу его поразило, что сотрудники посольства и сами поляки по-разному оценивали происходящее в стране.

Борис Поклад передал свои впечатления послу — им был Станислав Антонович Пилотович, недавний секретарь компартии Белоруссии. Посол безапелляционно заявил:

— Обстановка в Польше спокойная, и мы ее контролируем.

И чтобы как-то подтвердить свою правоту и закончить неприятный для него разговор, положа руку на аппарат ВЧ, сказал:

— Я чуть ли не каждый день говорю с Леонидом Ильичом.

«Наивный ты человек, — подумал Поклад. — Если завтра что-то случится в Польше, отвечать будешь ты, а Леонид Ильич будет ни при чем». И то, что потом произошло в Польше при Б.И. Аристове, было результатом тех процессов, которых не хотел замечать Пилотович.

В 1978 году Станислава Пилотовича отозвали из Варшавы. Работник его ранга обычно получил назначение в более приятную страну. Пилотовичу, отмечает Борис Поклад, «после освобождения от должности не нашлось места в министерстве иностранных дел». Его вернули в Минск на пост меньший, чем он занимал до Варшавы.

В Польшу отправили послом первого секретаря Ленинградского горкома Бориса Ивановича Аристова. В МИД ему рекомендовали не торопиться с оценкой ситуации в стране.