Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Агриппинилла испуганно взглянула на подругу:

– Что ты затеяла?

Юния довольно усмехнулась:

– Если Харикл достаточно искусный лекарь, то он с легкостью это сделает. А добропорядочный гражданин, готовый обвинить любовницу в смерти ее содержателя, всегда найдется. Теперь уже многим известно, как грубо он с ней обращался. Вот бедняжка и избавилась от своего мучителя. И я как раз знакома с таким гражданином. Его имя Домиций Афр.

Агриппинилла прикрыла рот ладонью, сдерживая радостный возглас, и с восхищением посмотрела на Юнию.

– Надо будет отблагодарить Эннию за ценные сведения, – наконец произнесла она, не спуская восторженных глаз с Клавдиллы.

Пираллиду удивил визит дворцового лекаря. Ни для кого не было секретом, что Домиций в опале из-за скандального развода с сестрой принцепса. Но тот, наученный Клавдиллой, тонко намекнул, что бывшая супруга все еще беспокоится об Агенобарбе.

Домиций уже и думать позабыл о неожиданном приступе, хотя Пираллида заметила, что он немного изменился. Стал толще что ли. Харикла он без обиняков выставил вон, даже не разрешив осмотреть себя.

Во дворце немало посмеялись над этим происшествием, слушая рассказ возмущенного врача. Значит, время еще не настало.

Виниций и Лонгин нежились в теплом бассейне с ароматной водой в кальдарии терм Агриппы.

– Лучше б нам было остаться в общественной зале, – недовольно заметил Виниций. – Там сейчас вовсю кипит интересный философский спор. Сенека умеет втягивать в него всех посетителей, он – прирожденный оратор, и слушать его поистине наслаждение.

– Да, ни к чему было идти на поводу у Ганимеда, – ответил Кассий. – К тому же я ненавижу эту кубикулу. А Лепид выбрал ее по своему вкусу.

Он с неудовольствием оглядел стены, изукрашенные броскими рисунками с фигурами мускулистых атлетов. Неожиданно из-за занавеса раздался крик боли. Друзья обернулись.

– Пусть мучается, – злорадно сказал Виниций.

Крик повторился.

Кассий нехотя вылез из теплой воды и плотнее задернул занавес.

– Глупое объявление сегодня выбили над входом, – вспомнил Марк. – «Посетитель сам виноват в потере денег и ценностей, оставленных в кошельке или поясе». Прислужники совсем обнаглели, не хотят нести ответственность за сохранность вещей или сами воруют. Куда смотрит претор? Теперь каждый уважающий себя патриций станет тащить с собой личного раба, чтобы тот держал его вещи при себе, народу будет – не протолкнуться.

Лонгин махнул рукой и прикрыл глаза. Но Виниций не собирался оставлять его в покое.

– Я давно не видел Лициния, – произнес он.

– Он в Капуе, осматривает гладиаторов для Римских игр. Добился разрешения у императора выступить эдилом третьего дня игр.

– Не рано ли он беспокоится? Еще месяц впереди.

– Озаботься он позже, нашел бы в школах одних беззубых калек-ветеранов или издыхающих слабаков.

– Ходят слухи, – вдруг сказал Марк, – что ты собираешься развестись с Друзиллой.

– Ты первый бы услышал об этом, и лично от меня, друг, – отрезал Кассий, но Виниций, по-видимому, не собирался сдавать позиций:

– Ты можешь всегда поделиться со мной. Ты же знаешь, я ценю откровенность и никогда не разношу сплетен по знакомым.

Лонгин вздохнул:

– Ты всегда был надежным другом, Марк, и мне не в чем упрекнуть тебя. Но начинать сейчас серьезный разговор…

– Мы, кажется, никуда не спешим, – невозмутимо ответил Виниций.

– Слухи о нас с Друзиллой в чем-то и правдивы, хотя не знаю, что послужило их источником. Я больше не люблю свою жену.

– Отчего-то твое признание не удивляет меня, ты и так на многое закрывал глаза. Твое терпение рано или поздно должно было кончится.

– Не спеши с выводами, мой друг. Поведение Друзиллы здесь ни при чем. Я влюблен в другую женщину.

– Вот это да! Я знаком с ней? – удивленно воскликнул Виниций.

– Не забывай мудрый совет Горация: «Ничему не дивиться», иначе, услышав, кто она, ты лишишься дара речи, – поучительно ответил Кассий.

В этот момент занавес откинулся и появился обнаженный Ганимед. Яркие пятна алели на его гладком теле.

– Ох. – Со стоном он плюхнулся в бассейн, подняв тучу сверкающих брызг. – Проклятый эпилятор, провалиться б ему в Тартар, мучил меня сегодня с особой жестокостью. Еще и взял десять денариев. Почему никто не придумает более щадящего способа избавляться от мерзких волос, чем накручивать на нитку и выдирать?

Друзья усмехнулись:

– Кажется, ты обещал угостить нас каленским вином. Надеюсь, ты не все деньги отдал эпилятору?

Ганимед недовольно нахмурился и дал знак рабу. Слуги быстро внесли столик с закусками и кувшинами.

Виниций кидал изучающие взгляды на Лонгина. Почему имя его возлюбленной могло лишить слушателя дара речи? Да он совсем не стремится открыть его. Неужели полюбил Ливиллу? А вдруг она ответила взаимностью? И буйное воображение услужливо рисовало Марку Ливиллу в объятиях Лонгина. К концу завтрака он уже ненавидел своего друга и представлял неверную жену с кинжалом в груди. Но, чтобы узнать правду, следовало избавиться от Лепида.

– Кстати, Ганимед, – сказал Виниций, осушив чашу. – Гимнасты уже начали свои занятия на поле позади терм. Если поспешим, успеем занять на трибунах лучшие места.

– Я побежал! – вскрикнул Ганимед и исчез.

Лонгин от души расхохотался:

– Его любовь к мальчикам приобретает все больший размах. Теперь ни один знатный патриций или богатый всадник не отдаст за него свою дочь. Он даже не скрывает, что обожает мускулистых атлетов и предпочитает быть снизу, подобно женщине.

Виниций поморщился. Но цель была достигнута, и можно было поговорить с Кассием по душам.

– Назови мне имя, – потребовал он. – Я должен знать.

Лонгин, удивленный таким резким тоном, хотел было не отвечать, но вдруг догадался, что Виниций уже успел придумать себе их любовную связь с Ливиллой.

– Это не твоя драгоценная супруга, – с неуловимой усмешкой произнес он, припоминая тонкий слушок, ходивший недавно по форуму, что Ливилла в театре Марцелла чересчур любезничала с Сенекой.

– Тогда почему не говоришь? – настаивал Марк.

– Ладно. Это Юния Клавдилла.

И Виниций действительно потерял дар речи.

Кассий был недоволен сегодняшней встречей с друзьями. Зачем он признался Виницию в своей тайной склонности к императрице? Следовало бы держать язык за зубами. А теперь наверняка все станет известно Ливилле. У Виниция нет тайн от любимой жены, над этим и так все подсмеиваются. Что стоило ему назвать другу любое имя, кроме настоящего? Ведь для Марка главное – верность супруги, а то, что творится в остальных домах, ему безразлично. Глупец! – укорил он себя в который раз.