Муссон - Уилбур Смит

— Да, я думал, убьет. Но, к счастью, пуля задела ребра и отскочила в сторону. Меня сбило с ног, а Билли стоял надо мной и целился из второго пистолета. Этот выстрел покончил бы со мной. Шпага была у меня в руке. Я испугался, просто пришел в ужас. Бросил ее что было сил… попал в грудь и пробил сердце.

— Милосердный Боже! — Сара смотрела на него. — Ты убил брата.

— Я не знал, что это Билли, даже тогда не знал. Пока не снял с его головы шляпу и не увидел лицо.

Они помолчали.

Сара казалась испуганной. Но потом собралась с силами.

— Он пытался тебя убить, — решительно сказала она. — Тебе пришлось это сделать. Чтобы спастись.

Она увидела отчаяние в его глазах, протянула руки, прижала его голову к своей груди и держала так, гладя по волосам.

— Ты не виноват. Тебе пришлось.

— Я тысячи раз говорил себе это, — глухо ответил Том. — Но он был моим братом.

— Бог справедлив. Я знаю, он простит тебя, дорогой. Ты должен оставить это в прошлом.

Он поднял голову, и Сара поняла, что никакие слова не смягчат его боль. Даже проживи он сто лет, от нее не избавиться. И Сара поцеловала Тома.

— Для нас все это не имеет значения, Том. Я твоя навсегда. Если мы не сможем вернуться в Англию, пусть так. Я пойду за тобой на край света. Ничто не имеет значения, только ты, я и наша любовь.

Она привлекла его на тюфяк и предложила утешение — свое тело.

* * *

«Ласточка» по-прежнему ждала в гавани. Ремонт давно закончили, и корабль снова стал стройным и изящным. Его корпус блестел свежей краской, но паруса не поднимали, и «Ласточка» беспокойно покачивалась на якоре, как ястреб на насесте.

Экипаж начинал тревожиться. Произошло несколько драк, безделье всем действовало на нервы, и Том знал, что дольше нельзя держать матросов без дела, точно пленников на собственном корабле.

Все чаще Тому хотелось нарушить указ султана и отплыть на север, в запретные моря, где держат в плену Дориана, или отвести «Ласточку» к материку и поискать, где в этой загадочной земле добывают слоновую кость, золото и гуммиарабик.

Аболи и Нед Тайлер советовали проявить терпение, но Том гневно набросился на них.

— Терпение — удел стариков. Удача никогда не улыбается терпеливым.

Муссон стих, начался период штиля, потом ветер развернулся на сто восемьдесят градусов и с легким шумом прилетел с северо-востока; этот первый мягкий бриз предвещал смену сезонов, большие дожди и каскази.

Каскази набирал силу, и тяжело груженные торговые корабли снимались с якоря, подставляли паруса новому ветру и уплывали на юг, к мысу Доброй Надежды.

«Ласточка» ждала в почти пустой гавани.

Затем, во время очередного посещения крепости, визирь встретил Тома, словно только что прибывшего, пригласил сесть на вышитые подушки и предложил крошечную, с наперсток, чашечку густого, крепкого, сладкого кофе.

— Мои старания ради тебя наконец принесли плоды. Его величество султан благосклонно взглянул на твое прошение о торговой лицензии.

Он обезоруживающе улыбнулся и достал из рукава документ.

— Вот фирман султана.

Том протянул руку, но визирь проворно убрал документ в рукав.

— Фирман распространяется только на остров Занзибар. В нем нет позволения плыть на север или заходить в порты на материке. Ослушаешься, и твой корабль будет захвачен вместе с экипажем.

Том попытался скрыть досаду.

— Понимаю и благодарен султану за его великодушие и щедрость.

— Все товары, купленные тобой на рынках, облагаются податью, которую должно выплачивать золотом до погрузки товара на корабль. Подать составляет пятую часть стоимости всех товаров.

Том с трудом сглотнул, но продолжал вежливо улыбаться.

— Его величество щедр.

Визирь протянул документ, но когда Том хотел его взять, снова убрал и воскликнул:

— А, прошу прощения, эфенди, я совсем забыл о сущем пустяке — о плате за лицензию. Тысяча рупий золотом и, конечно, пятьсот рупий мне за посредничество с его величеством.

Теперь, получив фирман султана, Том мог побывать на рынках. Каждый день он сходил на берег, взяв с собой мастера Уэлша и Аболи, и возвращался на корабль только в час Зур — ранней послеполуденной молитвы, когда купцы закрывали лавки в ответ на призыв муэдзинов.

Первые несколько недель он ничего не покупал, но каждый день часами сидел с кем-нибудь из купцов, пил кофе, обменивался любезностями, равнодушно осматривал товары, не заключал сделок, но сопоставлял цены и качество. Вначале Том считал, что ему удастся купить товары дешевле, потому что большинство европейских покупателей с началом каскази уплыли и конкуренции не будет.

Вскоре он понял, что заблуждался. Другие купцы уже перебрали товары и скупили все лучшее. Бивни слонов, оставшиеся в продаже, были в основном незрелыми, почти все — короче его руки и почти все кривые и потемневшие. Ничего даже близко не напоминало могучую пару, которую купил отец в свое первое посещение консула Грея на этом острове. Несмотря на низкое качество товара, купцы, уже получившие изрядную прибыль, держали цены, а когда Том протестовал, бесстрастно пожимали плечами.

— Эфенди, сейчас мало кто охотится на зверей. Это опасное занятие, и с каждым годом охотникам приходится уходить все дальше, чтобы найти стада. Сейчас конец сезона. Слоновую кость разобрали другие франкские покупатели, — спокойно объяснил один из купцов. — Но у меня есть отличные рабы на продажу.

Со всей любезностью, на какую оказался способен, Том отклонил приглашение взглянуть на живой товар. Аболи в детстве попал в рабство, и в его памяти сохранились все ужасы этой жизни. Еще до того как покинуть берега Англии, Том рос на его рассказах об этой отвратительной торговле.

За множество плаваний отец Тома не раз сам становился свидетелем торговли невольниками и воспитал в юном Томе отвращение к этому занятию нелюдей.

С тех пор как он в первый раз обогнул мыс Доброй Надежды, Том нет-нет да и сталкивался с работорговцами и их жертвами.

Во время долгой стоянки на Занзибаре поблизости всегда оказывались корабли работорговцев. Они проходили или стояли достаточно близко, чтобы ощутить зловоние и услышать душераздирающие звуки, которые доносились до «Ласточки».

Том ежедневно проходил по невольничьему рынку Занзибара, и ему все труднее было видеть картины чужого горя: плачущие дети, которых отрывают от матерей, рыдающие матери и тупое страдание в темных глазах молодых мужчин и женщин, лишенных свободы, угнанных с родины, посаженных на цепь, как звери, не понимающих языка, на котором с ними говорят, лежащих на колодах и избиваемых хлыстами из шкуры гиппопотама, так что в ранах на спине проглядывали белые ребра.