ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

убогонькая, так что ниспровергать ничего не стали. Так, забыли. Державина с Херасковым как и не было. Ну, а про двадцатый да про наш ты сам все должен видеть. Штука в том, что революции учащаются, а восстанавливаться все трудней. Так что каждый раз труба немного пониже и дым чуть пожиже. Вот почему выживает все худшее: так в ритме заложено. Чуешь?

— Я в такие умозрения не верю.

— А во что веришь? В факты? Мало тебе фактов?

— Это все вещи непознаваемые. А вот дело свое делать — это да, это нам дано в ощущении.

— Да на кой его делать! — взорвался Волохов. — Что толку его делать, когда механизм заведен!

— Для себя, — сказал Громов.

— А смысл? Чтобы себя правильным считать? Кто тебе, капитан, в детстве успел внушить, что ты такой неправильный? Может, правильно не делать ничего, а тихо лежать, глядеть в небо, надышаться напоследок? Осталось-то с гулькин хер!

— Какая мне разница — осталось, не осталось… Это не от меня зависит. От меня зависит долг, я его выполняю, вот и весь наш ответ на ваш конец света.

— Ну-ну, — сказал Волохов. — Но хоть круг-то этот ты замечаешь? Нельзя же на карусели ездить и думать, что приближаешься к морю!

— Карусель — тоже неплохо. Я в детстве любил. По сторонам смотреть нечего, можно заниматься собой.

— Ну, занимайся, — пожал плечами Волохов. — Это у тебя, знаешь, детское. Тоже очень любят старые книжки перечитывать, наизусть известные, и по кругу ездить. А я хочу во взрослый мир, капитан, взрослый! Где у людей есть нечто поверх простейших разделений… но мы же этот слой всю жизнь сдираем! Нам же окончательную революцию подавай, чтобы с нуля! И все, что у других наросло и удерживает их вместе, у нас первым делом с корнем рвут. Так называемую культуру — в особенности. Ну и начинается… пока дети победителей не одумаются и не пойдут своим путем.

— Тоже правильно, — сказал Громов. — Нечего им идти своим путем. У каждого поколения должна быть своя революция, своя война и своя оттепель. Это идеальная схема человеческой жизни, если хочешь. У каждой генерации — свой круг.

— И будут штамповать одинаковых людей: вот тебе десять просветителей Фонвизиных, десять диссидентов Радищевых, десять раскаявшихся государственников и десять разочарованных либералов разной степени одаренности…

— Ну а где иначе?

— Везде иначе! — закричал Волохов. — Только у нас одна и та же пьеса в разных декорациях играется седьмой раз! Пара новых действующих лиц, несколько новых хохм, а так — все понятно!

— И что ты хочешь делать? — спросил Громов. — Все с нуля?

— Нет, — мечтательно сказал Волохов. — С нуля необязательно.

Он был уже совсем пьян, и лицо у него было красное, вдохновенное. Пламя свечи колебалось, волоховская косматая тень металась по потолку.

— Размыкается все очень просто, — сказал он твердо. — Нужно хотя бы сто человек, которые верили бы во что-то, кроме собственного брюха. У которых была бы хоть одна надличная ценность, вера хоть в один закон. Тогда им будет не все равно. Тогда их не будет всю жизнь заворачивать на круг, потому что кто живет по законам человеческим — тому природные не опасны. И тогда сразу будет пятое время года. А потом шестое, десятое…

— А как ты предполагаешь внушить им эти убеждения? — осторожно спросил Громов. Он понимал, что Волохова лучше не заводить — он явно уже не владел собой.

— Ходить, — выдохнул Волохов.

— По кругу?

— Не-ет, — улыбнулся Волохов хитрой сумасшедшей улыбкой. — По кругу — ни в коем случае. Но я, знаешь, долго изучал разные варианты. Нам ни один не подходит: у большинства как формировалась нация? В результате войны. А в нашем варианте нельзя: у нас всякая война — гражданская, и ни одна не ведет к победе. Договориться нельзя: это как если бы в Штатах Север с Югом были нацелены на полное истребление, без вариантов. Только всех под корень — и до конца. Значит, война отпадает. Что тогда? Самый душевный случай — это бегство из Египта. Помнишь, как в начале перестройки все вспоминали: Моисей их водил сорок лет, чтобы выветрилась память о рабстве, чтобы умер последний, кто его видел… Но сорок лет водить — это кто же выдержит? У них там везде поправку надо делать. Четырех лет вполне хватит. Я вывез бы этих людей за границу, куда угодно — но, во-первых, границы все закрыты, а во-вторых, не вернется же никто! Стоит попробовать — точно все там останутся. Были прецеденты, были. Одних эмиграций сколько. Не хотят назад, сволочи, хотя там кое-чему научились и жили вполне себе линейно. Остаются здешние пространства. По какой пустыне мне их водить? А вот по лесам, по лесам… Ты не представляешь, какие результаты! На второй год хождения люди начинают отвечать за себя!

Громов молчал. Сказать, что это бред, — он не мог, хоть и не сомневался, что у Волохова снесло крышу. Переубеждать его было бесполезно, а дослушать хотелось.

— Если у них сработало, — упрямо повторил Волохов, — то и у нас должно. Не может такого быть, чтобы все законы распространялись только на них. С этих моих жароносных и пойдет новая нация. Я не доживу — Редькин поведет.

— Ты маршрут разработал?

— Какой там маршрут… Я давно не знаю — где своя земля, где чужая. Тут главное, чтобы не по кругу.

— Постой… Так, значит, это все вранье — летучий отряд, легендарные схватки?

— Ага, — совершенно по-детски усмехнулся Волохов. — Плоскорыловская лажа. Он тоже не дурак, сука. С самого начала смекнул — лучший отряд тот, которого нет. Это очень по-ихнему, по-варяжски.

— А как же — Волохов, гроза ЖД? Я читал, они за твою голову обещали что-то под лимон…

— Ты, Громов, чудило, — в голосе Волохова не было злости: чувствовалось, что он устал. — Что им опаснее: летучий отряд или рождение нации? Кстати, такой способ создания нации — его вовсе не ЖД придумали. Этот их завет… и даже все это христианство, извини, пожалуйста… все это с греческих образцов, не самых плохих. Про Сократа как прообраз Христа еще Гегель писал, это неинтересно. Но вот с Одиссеем… с Одиссеем все не так просто, капитан!

Волохов налил и выпил, Громов пригубил.

— Почему Одиссей плыл восемь лет? Итаку надо заслужить. Где их там носило, там по Средиземноморью, хоть оно и большое, восемь лет негде плавать, это можно его вдоль и поперек избороздить! Тирренское, Э-ге-гейское… Гейское море, прикинь, капитан, всех спутников Одиссея трахнули, один он хитрожопо спасся. Но суть не в том, не-ет,