Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

в той, «прошлой» жизни их связывали близкие отношения. Наконец, она была женой посла, который всё знал. Знал, мучился, но уважал жену и ценил лучшего друга. Отт говорил в узком кругу, что очень сожалеет о том, что его счастье с женой было таким коротким»[747].

Все эти женщины, конечно, постарались как можно скорее забыть предмет своих воздыханий, сразу же после того, как на его руках защелкнулись никелированные наручники, выдаваемые токийской полицией для задержания только особо важных преступников. Лишь две бывшие подруги бесшабашного токийского мотоциклиста поступили иначе, с гордостью вспоминая свою дружбу с ним, и обе они – японки.

Одна из них – Ямамото Макико, внучка бывшего министра военно-морских сил и премьер-министра Ямамото Гомбэя. Одна из первых красавиц Токио в предвоенные годы, она вспоминала Зорге не слишком оригинально: «Мужчина настолько красивый, что, увидев его раз, невольно станешь разглядывать его получше, и вместе с тем было в нем что-то от жиголо. Усадив меня на мотоцикл позади себя, он проносился по Гиндзе с ужасающей скоростью. Это был совсем не тот “шпион Зорге”, каким его описывали после того, как раскрыли… Он был из тех мужчин, которые, познакомившись с девушкой, тут же проводят с ней ночь. Он находился под надзором тайной политической полиции и, говорят, с огромным трудом занимался разведывательной деятельностью для Москвы, но Рихард при этом был бесшабашным и импульсивным человеком… После ареста о нем говорили разное, но не могу себе его представить шпионом, который в тайне от всех под покровом ночи занимается какой-то деятельностью – это совсем не тот тип человека»[748].

Совсем другое дело Исии Ханако. Пожалуй, она и только она действительно видела в нашем герое прежде всего человека. Историю их отношений никак не назовешь простой, но она действительно его любила, и он, не зная об этом точно и, может быть, не так уж сильно ее любя, тоже проявил себя с самой лучшей стороны, которую только Ханако и смогла рассмотреть сквозь образ разнузданного плейбоя, так приглянувшийся всем остальным. «Зорге не был пьяницей, как все говорят. Его пьянство было его маскировкой. Он очень любил женщин, но был рыцарем с теми, которые его любили. Я думаю, это соответствовало его типично немецкой сущности», – вспоминала она потом и добавляла, что однажды проявила недопустимую для японки несдержанность, дала волю худшему пороку из возможных – ревности. У нее с Зорге была серьезная ссора из-за женщины – жены германского посла Ойгена Отта: «Теперь я сожалею, что это имя было названо. Зорге никогда бы так не сделал. Он был настоящим джентльменом»[749]. Возможно, Ханако не сдержалась еще и потому, что «сменила» Хельму. Даже лучший друг Рихарда принц Урах, утверждая, что Зорге завел себе японочку назло Хельме Отт, домогался Ханако[750]. Это злило и обижало ее, но все же…

Вполне вероятно, что Ханако, подстраиваясь под настоящего Зорге, придумала для себя его образ, который позже отстаивала во всех интервью: да, пил, но «я только один раз видела Зорге действительно пьяным». С одной стороны, говорила: «Я хорошо понимаю, что он привлекал женщин, как мужчина», но тут же опровергала – «их не могло быть слишком много»[751]. Если не слишком часто с ней виделся – значит, у него много работы. Она всю свою жизнь не просто посвятила ему, после его гибели она обернула память о нем мягким одеялом, уберегая от ран, которые до сих пор стремятся нанести ему очередные «почитатели». Ее любовь к Зорге была настоящей, и, как всякая женщина, она очень хотела надеяться, что его чувства к ней такие же искренние и прочные. А ему, быть может, нужен был кто-то, с кем он мог бы позволить себе быть естественным, не играть, не создавать образ. Естественным настолько, насколько вообще это может себе позволить разведчик, работающий в чужой стране, и он это нашел в Ханако: с ней можно было просто поболтать, вспомнить, что в мире, кроме интересов держав, политических раскладов, партий, интриг, заговоров, есть еще музыка, стихи, даже местные токийские сплетни – то, что нужно для души, а не для разума и не для дела. Может быть, его отношение к ней и нельзя было назвать любовью, но дружбой можно назвать точно.

Преданная и любящая японская женщина не прошла через ад, как Катя Максимова, но она почти спустилась в него. Вскоре после войны Ханако узнала, чем закончилось «Дело Зорге». Точнее, «Дело Зорге – Одзаки» – так и называлась статья в одном из журналов, который попался ей на глаза в 1947 году и где сообщалось, что тело ее возлюбленного захоронено на кладбище Дзосигая неподалеку от тюрьмы Сугамо, «поскольку не оказалось никого, кто мог бы взять на себя эту печальную обязанность. На могиле был поставлен скромный деревянный знак, но кто-то забрал его – возможно, из-за недостатка топлива. И теперь от могилы не осталось никаких следов»[752]. Это было не для нее: «…не осталось никаких следов». Упрямая 35-летняя женщина с широкими выступающими скулами и приятным голосом не только не вышла замуж за школьного учителя, как предрекал Зорге, но и не собиралась сдаваться теперь, когда слежка, страх, ужас арестов и допросов были позади. «Не осталось следов» – это не заключение, это была команда к действию, и Ханако начала действовать. Пытаясь выйти на эти следы, она разыскала адвоката Зорге Асанума Сумиё и брата Одзаки. Два года она обивала пороги тюрьмы Сугамо, где в это время сидели совсем другие люди – подсудимые Международного военного трибунала для Дальнего Востока, те, против кого боролась группа Зорге. Они сидели в этих же камерах, что и советские разведчики пятью годами ранее, и в том же небольшом помещении семь раз открылся люк под той же самой виселицей – но уже для других приговоренных. Ханако ходила в Министерство юстиции, на кладбище Дзосигая – искала, просила, уговаривала, убеждала. Целых два года! Наконец, к половине десятого утра 16 ноября 1949-го, сопровождаемая молодым каменотесом, который должен был изготовить надгробие, и запасшись бутылкой японской водки сётю, Исии Ханако пришла на место, установленное как могила Зорге, на кладбище Дзосигая. Вместе с управляющим кладбищем и тремя могильщиками она присутствовала на эксгумации и опознании.

Гроб удалось найти легко – он был единственным в общей могиле невостребованных прахов, сделанным по-европейски: тело Зорге положили, а не усадили в него, как сажают тела японских покойников в круглые, напоминающие большие бочки, гробы. Ящик извлекли из ямы, сняли с него крышку. «Дрожа, я сделала шаг вперед и