Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов

Толпа, покорно сидевшая у ног своих революционных пророков, отхлынула прочь, и пророки остались одни.

Остался с ними один единственный интеллигент — рара авис ин террис! — знаменитый Максим, рассудку вопреки, наперекор стихиям.

Как при земляных работах рабочие там и сям оставляют в выемках столбики земли, для того чтобы видно было, какой слой снят, подобно такому столбику высится непоколебимо Максим Горький.

Вот чем была прошлая интеллигенция… Но там, где раньше окружал этот столб толстый земляной слой, — уже ничего нет, и сам он, в качестве образца, тоже не очень устойчив… Того гляди, сменит вехи. И вместо инженеров, докторов, учёных, академиков, профессоров — на гигантскую работу постройки нового строя — с советчиками вышли одни неистовые пролетарии, тем твёрже, чем они невежественнее…

Вот откуда эта подозрительность к спецам. Вот откуда эта ненависть к академикам. Вот откуда эта злоба к интеллигенции, которую мы видим со стороны совдеятелей…

Ведь они силой вещей обречены на то, чтобы в век дифференцированного знания работать с полуграмотными «выдвиженцами», с невежественной «сменой»… Представьте, что было бы, если бы Европа вдруг стала бы управляться рабочими, портными и сапожниками…

И эти «выдвиженцы» безграмотны, потому что как только человек становится грамотным — он немедленно отходит от коммунизма, он «разлагается».

Нельзя же, действительно, в наше время сидеть на Марксе и на тому подобной чепухе, и не только сидеть, но и держать на нём целую страну.

А из этой полуграмотности — те самые бессмысленные результаты «работы» пролетариата, которые мы видим в России.

Постановочка «Красной птицы счастья» не удалась, и плотники не могут заменить авторов, хотя у первых «мозолистые руки».

Вот какая забавная история приключилась в русском лесу; революция не удалась, потому что ведущая её интеллигенция бросилась назад немедленно же.

В коммунистической религии остались одни стойкие диковатые Османы, но Магометов там нет, и Бога видеть некому… Революция крахнула ещё в саботаже её 1917-го года…

Но вместе с нею крахнула и старая платформа интеллигенции. Она ещё твердит старые заветы Милюковых и прочих… Она, правда, ещё подменяет задним числом наскоро свои прежние предреволюционные настроения более правыми, консервативными. Она ещё плачет о старых днях — это больше всего.

Но неуспех этой погони за реальной красотой через презрение к «румяной бабище — Жизни» — научил её кое-чему.

А прежде всего тому, что реальна сама жизнь, содружество современников, отечество и старые традиции, наконец, сам народ и его нужды, и только через реальную эту обстановку, вернее, в ней — нужно следить идеальную красоту жизни, а не наоборот. И это сознание — претворённое в понятие, проповедованное социально, педагогически — положит один из камней Новой России…

Интеллигенция сбежала с корабля, идущего в заветную Палестину; она осталась в гаванях Венеции, Греции и Италии. А на кораблях, обречённых на гибель в море, видны только фигуры простых людей, поверивших «учёным»… А те — на берегу, со своим грузом раскаяния и новых задач…

Пасха!

Величайший из православных праздников…

Означение торжества Жизни над Смертью, Жизни над Адом…

Праздник Воскресения Вечного, праздник, по существу своему окрыляющий человечество небывалыми горизонтами:

— Смерти нет!.. Есть Воскресение и Жизнь вечная!..

Праздник — невероятный по своей сущности.

Праздник, утверждающий воскресение, утверждающий жизнь, в то время как весь мир мы видим под аспектом смертности, предельности… «Все люди смертны, Кай — человек, следовательно — Кай смертен» — стало первой образцовой фигурой силлогизма. Мы знаем, что все люди смертны.

Мы знаем… А что сравнится со знанием? Знание — сама гордость… Будьте как боги — сказал Змий Еве и Адаму, будьте как боги, знайте и доброе, и злое!..

И знание утвердило на земле своё могущество. Оно в математике, в естественных науках разграфило весь мир, расчертило небо меридианами, указало, как ходят светила, научилось составлять разные вещества в новое целое, устроило товарный мир техники…

И возгордилось. Возгордилось не без основания:

— Ведь оно немало добра принесло людям… Оно дало им кров, одежду, комфорт, изобретения и силу…

Тот человек, который мудр и прост в душе, — тот отлично знает, что это знание, могущественное и нужное, — могущественно и нужно лишь в известных пределах… Он понимает, что знание не есть воспроизведение действительности, а упрощение её, которое даёт возможность находить законы природы. Он знает, что для знания нужны так называемые «рабочие гипотезы», которые помогают действовать… И поэтому он к знанию относится с полным уважением, однако, понимая всю его структуру и не преувеличивая его значения.

Но мудрецов в жизни мало… Кроме мудрецов — есть толпа, всеми свойствами толпы обладающая… Она легковерна, она панична, она бежит за ведущими её людьми, она жаждет чуда и могущества личности…

И эти отдельные неразборчивые личности стали строить свой авторитет пред толпой на том, что они стали «колдунами от науки»… Они стали объявлять, что они знают насквозь всю сущность мира, что только наука знает это; рабочие гипотезы (вроде материализма) они объявили действительностью, проповедуют суеверие о материи; зная из знания смерть — они стали проповедовать, что мир смертен; услыхав из астрономии, что небо — пустота, — они стали проповедовать, что Богу негде жить, что, стало быть, Его нет.

Как мальчишки устраивают войну с беззащитными репейниками, скача на палочке, размахивая прутиком и наслаждаясь стоим могуществом, так эти колдуны от науки — стали громить слабые, детские суеверия прошлых лет. Как недалёкий человек, побывавший в городе, подчас начинает презирать родную деревню, так эти научные колдуны стали презирать то состояние человечества, в котором оно находилось ещё вчера…

— Сильнее кошки зверя нет! — говорит бедная мышь на корабле.

— Наука всего сильнее! — восклицают эти бедные люди… И, пользуясь своей «силой», громят прежние младенческие знания.

Для них всякое изобретение — не плод рук человека, такого же, как они, а «плод науки и просвещения». Пред радио они сидят с суеверным восторгом пред человеческим умом. Какое-нибудь приспособление для передачи изображения на расстояние приводит их в суеверный восторг.

И они заявляют:

— Нет силы, кроме силы науки, нет ничего, кроме того, что изобретает она.

И повторяется с точностью история о Вавилонской башне. Построили люди пять, десять этажей — но не удовольствовались этим.

Они стали строить «до неба».