Мистер Пип - Ллойд Джонс

Он признался, что, невзирая на свою бедность, отдал последние гроши старой нищенке, а потом бродил по парку, согреваемый мыслью об этом благом деле. Стало холодать. А когда вдобавок припустил мелкий дождик, он вышел за ворота парка. Дождался, когда можно будет перейти через шумную улицу. Заглянул в освещенное окно кафе, представил, как славно мог бы перекусить, будь у него деньги, и вдруг увидел, как эта старая попрошайка намазывает сдобную булочку маслом, а когда она подняла взгляд и увидела маячившую за окном фигуру, в ее глазах, как выразился мистер Уоттс, не промелькнуло ни тени узнавания.

Мы заливались, как щенята, потешаясь над бестолковым учителем. Мистер Уоттс только кивнул. Он все понимал.

Наш смех его не обидел, но, как только он опустил глаза на страницы книги, мы заткнулись. А мистер Уоттс еще с минуту помолчал. Мы решили, что он мысленно вернулся в Лондон и застыл вместе со своим молодым двойником у освещенного окна; именно в такие моменты мы вспоминали, что мистер Уоттс — единственный белый человек на острове. Он стоял в классе, не похожий ни на кого из нас, и вспоминал те места, которых мы не знали, не видели и даже не представляли, разве что со слов мистера Диккенса.

Слова «столица» и «Лондон» были для нас пустым звуком. Даже мистер Уоттс не сумел найти для них местные соответствия. Тогда он привел нас на берег. Вырыл в песке канавку, чтобы приливная волна заполнила ее водой. Получилась Темза. Набрав серых камней, сложил их рядком. И назвал «зданиями». Стал рассказывать, упоминая фейерверки, извозчиков, конский волос, но мы уже не требовали разъяснений. Мы научились выделять главное.

Когда мы впервые дошли до мистера Уэммика — этот чудаковатый тип служил у мистера Джеггерса, — в школу явилась моя мать вместе с другой женщиной из молельной группы. Звали ее миссис Сип. У нее три сына ушли к повстанцам. И муж, судя по всему, тоже. А если не ушел к повстанцам, то, наверное, умер неизвестно где. Миссис Сип о нем не распространялась.

Мистер Уоттс отошел в сторону, моя мать легонько подтолкнула миссис Сип вперед и представила ее классу. Миссис Сип удостоверилась, что стоит на самом видном месте. Мама чуть-чуть подправила ее позицию. Под нашими взглядами гостья сделала небольшой шажок вперед.

— Дети, я принесла вам два рассказа, — объявила миссис Сип. — Первый — о наживке для рыб. Кто хочет поймать крупную рыбину, пусть возьмет рыбу-прилипалу. Наживишь ее хвостом на крючок — и она сама улов принесет, это чистая правда, я своими глазами видела. У рыбы-прилипалы есть на голове круглая присоска, чтоб лепиться к акуле, черепахе или крупной рыбине. Но если принесет она луну-рыбу, спешите перерезать леску — луна-рыба ядовита.

Склонив голову, миссис Сип отступила на шаг назад, и мы зааплодировали. Эту привычку мы усвоили совсем недавно, а поскольку все захлопали без понукания, можно было утверждать, что, во-первых, под влиянием мистера Уоттса мы постигали правила приличия, а во-вторых, что миссис Сип обладала особым внутренним достоинством. Ее речь лилась из какого-то спокойного источника; моя мама, например, понятия не имела, где такой находится.

Миссис Сип с улыбкой подняла взгляд, и наши аплодисменты стихли. Она снова шагнула вперед.

— А теперь я начну с вопроса. Что делать человеку, который оказался один в открытом море? Это второе, о чем я хочу рассказать, — произнесла она. — Если будешь мучиться от одиночества, поищи рыбу-спинорога. Господь соединил души собаки и спинорога, потому что спинороги, как и собаки, лежат на боку и смотрят на тебя снизу вверх.

Миссис Сип повторно склонила голову, и мы вновь захлопали. Даже моя мама к нам присоединилась. Потом она шепнула что-то миссис Сип, и та уступила ей место.

Атмосфера изменилась в мгновение ока. Мы напряглись.

— Мне известно, — начала она, — что мистер Уоттс все время вам что-то рассказывает, в особенности одну историю, но вот что я вам скажу. Любой рассказ должен чему-нибудь учить. Негоже, чтоб он валялся под ногами, как пес-дармоед. От рассказа должен быть толк. К примеру, если выучить слова, можно спеть песню, и рыба сама поплывет на крючок. Есть даже песни, которые излечивают золотуху или отгоняют дурные сны. Но я хочу рассказать вам, дети, как в вашем возрасте повстречалась с дьяволом. В ту пору здесь еще стояла церковь и работала миссия. У нас даже был причал, а в деревне народу жило поболее, чем теперь. Тогда-то я и повстречала дьявола. Спешу поделиться с вами этой историей: не ровен час, настигнет меня пуля краснокожего, а вы и знать не будете, чего следует остерегаться; это дело тонкое, и мистер Уоттс в нем ничего не смыслит.

Она тут же улыбнулась ему, как бы показывая, что шутит. Но я-то знала, что это не шутка. Мама продолжала:

— Была у нас в деревне одинокая женщина; как-то раз увидела она, что мы, дети, околачиваемся без дела. Подошла к нам да как закричит: «Эй! Если вы, мелюзга, посмеете украсть церковные деньги, я вам ресницы повыдергаю. Будете ходить ощипанными цыплятами, а люди увидят и сразу поймут: это вы, гаденыши, церковные деньги сперли». Мы перепугались. Кое-кто поговаривал, будто она колдунья. Будто однажды превратила белого человека в повидло и на хлеб намазала.

Все взгляды устремились на мистера Уоттса. Тут он мог бы запротестовать. Белого человека превратили в повидло и на хлеб намазали. Но мистер Уоттс ничем себя не выдал, слушая это смехотворное бахвальство. Во время выступления моей мамы он, как всегда, стоял с полузакрытыми глазами и сосредоточенным выражением лица.

— И когда она спросила, крадем ли мы церковные деньги, мы хором сказали «нет», но, оказывается, дали маху. Мы сразу это поняли, потому как ее всю перекосило, а нам-то невдомек: то ли она соображает, как бы нас еще прижучить, то ли не чает, как от нас отделаться, вот мы и решили убраться подобру-поздорову. Тут она и говорит: «А ну как я прикажу вам, крошки, украсть церковные деньги?» Мы все, что мальчики, что девочки, стоим, не знаем, куда глаза девать. По нам, лучше уж было помереть, чем церковные деньги воровать. А кто запустит руку в церковную казну, тому всяко смерть. Не согласны мы были красть церковные деньги. Ни-ни. А чертовка эта, видать, прочла наши мысли и говорит: «Слушайте меня. Коли прикажу я вам украсть церковные деньги, никто не посмеет ослушаться. А знаете почему?» Откуда нам было знать? Мы аж языки проглотили. «Не знаете, — говорит, — так я и думала. Что с таких взять, с дармоедов несчастных. А ну, глядите».

Мама выдержала паузу; мы не сводили с нее глаз. Даже мистер Уоттс заинтересовался.

— Слушайте, что было дальше, — сказала она. — Откуда ни возьмись, поднимается прямо над нами дым не дым, а какое-то темное облако. Мы глаза ладонями закрыли, а когда набрались храбрости посмотреть, увидели черного стервятника. Нам такой отродясь не встречался. С виду злобный, туловище голубиное, когти острые и в каждой лапе — по маленькой птичке. Разинул он клюв, одним глазом на нас уставился, и тут мы поняли: это и есть сам дьявол. У нас на глазах отправил он птичку себе в клюв, лениво хрустнул и проглотил, а потом и вторую постигла та же участь. Глядь — а этот мерзкий стервятник уже оборотился темным облаком и упал нам под ноги. А старая чертовка уже тут как тут: стоит, как штык, а изо рта перья торчат. «Вот так-то, — говорит. — Чтоб прямо в воскресенье принесли мне церковные денежки, а не то… И не вздумайте кому-нибудь рассказать. А кто проболтается, к тому приду ночью, когда он будет спать на своем тюфяке, вырву глаза и рыбам скормлю».