Ночь, когда Серебряная Река стала Красной - Кристин Морган

Рори все еще надвигался на него, он почти надеялся на это… лучше покончить с этим, пока мстительный Красный Волк не пустил в ход свой нож!

Вдалеке, в лунном свете, Декс прицелился еще раз. Эммет знал, что эта стрела попадет ему в сердце, или в горло, или в глаз, и он будет мертв, а это, возможно, не так уж плохо…

Стрела летела верно, и казалось, что все достаточно точно… Он пожелал своей маме добра, пожелал ей сбежать от отца, и хорошей жизни, и счастья… вот и все.

Пока что-то легкое и гладкое не вынырнуло из ниоткуда со сверхъестественной скоростью, и что-то еще вспыхнуло, как жидкая ртуть, и срезанная на две части стрела унеслась в ночь.

Над ним стояла женщина. Женщина, одетая в облегающую черную кожу и ощетинившаяся клинками, держала перед собой тонкий меч.

Смертоносный Лотос…?

Пока его изумленный разум пытался понять происходящее, из высокой травы поднялась еще одна фигура. Она возвышалась над Редвольфами, вдвое ниже и вдвое шире Рори, на фоне которой Руди выглядел меньше и тоще Эммета. Они едва успели среагировать, как огромный Человек-Гора схватил каждого из них за голову и разбил их черепа, как грецкие орехи.

Это было просто безумие. Эммет почувствовал, что опрокидывается набок, скользит назад, качается по длинному спуску в длинную, грязную, глубокую яму.

Последнее, что он услышал, — это ругань человека, кричащего от боли и паники… Последнее, что он увидел, — это темные фигуры, которые раньше мелькали в поле его зрения, а теперь спускались на Декса в буре клювов и когтей…..стая черных птиц, выклевывающих ему глаза, рассекающих его лицо до костей… натравленных на него, без сомнения, принцессой Воронье Перо…

И последнее, о чем он подумал, падая все глубже, это пожелание, чтобы его мама обошлась без него.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Отвратительная днем и ночью

1 Лошадиный домик

Это место выглядело достаточно милым, подумал Хорсекок, осматривая участок с линии деревьев в поисках следов активности или бодрствования.

Крепкий дом из камня и бревна стоял на западном склоне лесистых горных предгорий. В этом поместье было кукурузное поле, садовый участок, курятник, сарай, достаточно большой для пары коз и пони… и вид на раскинувшуюся долину, реку, лентой проходящую через нее, город, сгрудившийся так мирно, что невозможно было предположить, что вот-вот начнется насилие…

Все казалось спокойным. Опрятным, ухоженным. Женские штрихи тут и там, красивые занавески, собранные цветы, звонкий ветряной колокольчик, сделанный из полированных кусочков бутылочного стекла. Поблизости бродил большой оранжевый кот, но собак не было. Никаких соседей в пределах слышимости. Уединенно. Идеально.

Не слишком большой, не слишком маленький. Как раз то, что он помнил из сказки, которую читала ему мама. Про золотоволосую девочку и медведей. Когда он еще был известен как Гораций Кокран, это было так. Когда у него еще была семья, мама, которую он обожал, папа, которым он восхищался больше всего на свете.

До той ночи, когда пришли плохие люди и забрали все это. В ту ночь, когда его собственный папа оказался не храбрым героем, которому маленький Гораций всегда стремился подражать, а низким и подлым трусом. В ту ночь, когда мама умоляла, боролась, плакала слезами.

В ту ночь он тоже ничего не сделал, за что никогда себе не простит. Конечно, тогда он стоял на коленях у кроликов, ему было четыре года, может, пять, но он должен был хотя бы попытаться.

С тех пор он исправлял свою ошибку. Не то чтобы кто-то другой понимал его путь. Даже среди остальных членов банды Нейта Баста, известной как "Мерзкие ублюдки" за всевозможные отвратительные — а некоторые и откровенно бесчеловечные — акты разврата и насилия, он был единственным, кто привлекал больше всего косых взглядов.

Это казалось немного несправедливым, когда парни из " Редвульфа" едят людей, или Таббер получает острые ощущения, держа младенцев и старушек под водой, пока они не утонут, или Гас и Бертран играют в свои сложные пари на то, сколько времени понадобится человеку, чтобы умереть после того, как ему прострелят кишки, или он истечет кровью, или будет прибит на кресте, как, по словам Нечестивого Джо, был прибит Иисус. Тем не менее, справедливо или несправедливо, но это было так.

"Не могу поверить, что ты позволяешь ему ехать с нами", — жаловались некоторые Нейту. "Что он делает? Что он сделал?"

"Я не забыл", — сказал Нейт.

"Твоя родная сестра…?"

"Я сказал, что не забыл. Но, не считая этого, мы с ним не ссоримся".

Не считая этого. Как будто Хорсекок не оказал сестре Нейта откровенную услугу! Просто она не оценила этого с самого начала. Они редко это делали, в горячке и все такое. Ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Впрочем, он их не винил. Это было много, так сказать, для восприятия.

Он прекрасно понимал, что Нейт специально отправил его в дальнюю усадьбу, так же как он отправил парней Редвульфа на восточную сторону.

"Вытащите это из своих систем", — сказал он им. "Делайте, что должны, а потом присоединяйтесь к остальным в городе, чтобы закончить главное событие. Другие парни не хотят видеть всего этого".

Да. Это может помешать им наслаждаться утоплением младенцев в ванне и стоять над медленно умирающими лавочниками с карманными часами. Нельзя, чтобы удовольствие было испорчено, не так ли?

По крайней мере, это означало, что Хорсекок мог вести свои дела в одиночку, как он предпочитал. Ему не нужен был надсмотрщик, потому что он не собирался впадать в какое-то безумное каннибалистическое кровавое безумие и всю ночь валяться в кишках, доводя себя до тошноты, и никто не мог его подтолкнуть. Он не был животным, черт возьми.

Несмотря на то, что отчасти его звали именно так. Заслуженно, как гласила проверенная молва.

Не то чтобы он сразу осознал степень, так сказать, своего отличия. Только когда его мачеха… а потом, позже, в приюте… и жена владельца ранчо на работе, где он работал, когда сбежал из приюта…