Великий и Ужасный 3 - Евгений Адгурович Капба

пять. Ну, и хрен с ними. Я хоть и бояться не умею, но как придурок помирать не собираюсь.

— Уф! — сказал этот Демьян и распрямился. — Это было страшновато. Я в Карасун еду, а вы куда?

— Да уж, твои буквочки на плакате только слепой не заметит! Кинулся под колеса, как та кура дурная! — трепался я, постепенно переходя на более спокойный режим вождения. — Карасун, значит? А я подальше, подальше. Но с многочисленными остановками. Я, как видишь, на фудтраке, так что намереваюсь расторговаться по ходу дела. Но вообще — сначала в Астрахань, а потом…

— О! — возбудился музыкант, явно намереваясь попросить меня подвезти, но осекся, еще раз глянув на мою страшную рожу и орочьи лапищи. И наверняка подумал о том, что расторговываться я могу долго. — Ну…

— Да не нукай. Могу и через Карасун, как скажешь. Мне на данный момент феерически похрен.

— Ого! — вообще, говорить междометиями, похоже, было его привычкой. — А за сколько доедем?

— Ну, не знаю. Видишь, какой из меня водитель? Водитель-говнитель. Может, пообвыкнусь — оно быстрее пойдет, или трасса дальше лучше будет…

— Да! От Адлера великий тракт начинается — там развязки, туннели… А если расторговаться — так я подсказать могу, где! Вы…

— Ты, — перебил его я. — Мне девятнадцать, кой хрен ты мне "выкаешь"?

— А… Мне двадцать четыре. А ты чем торгуешь, что продаешь? Бутерброды и гриль, как все?

— Хотдоги и шаурму! — гордо выпятил грудь я. — И кофе на песке.

— Так ты ТОТ Бабай? О-о-о-ого! О, черт! Охренеть, мне не поверят на фесте! А можно с тобой сфоткаться? — это было даже приятно, но несколько смущала такая его бурная реакция.

— А на кой хрен, если мы вместе до Карасуна поедем? — мне оставалось только плечами пожать. — Я, может, и на этом твоем фесте приторможу, если там людно. Что это за мероприятие вообще?

— Огонь мероприятие! Современная бардовская и фолковая песня! Там такие группы будут, закачаешься! "Жернова", "Террариум", "Балканская свадьба", "Рекорд-Ансамбль"… Призы от спонсоров крупные! Ну, а нас вроде как на разогреве пускать будут. У нас свой зачет — среди бардов-одиночек. Я — Демьян Скороход, не слышал? У меня есть записи, в Сети залиты, и на сценах разных в Сан-Себастьяне выступал… Музычка-то у тебя подходящая играет, ты мог и слышать…

— Не-а. Я-то по сценам не особо, я больше в Хтони…

— А-а-а, да-да-да! Я-то в Новом Городе живу. Но ты не думай! Я не из этих! Я, когда инцидент был, воевал! Мне Костас дал дробовик, я даже застрелил пару тварей, одну летучую, с зубами, а вторая такая, как крыса, ну… С таким хвостом страшным!

— Молодцом, — сказал я.

— Что? — удивился Демьян.

— Молодцом, говорю. Всё правильно сделал. Музыка — музыкой, но если твари приходят в твой дом — в них надо стрелять. Я тоже, например, больше кофе варить люблю, — слукавил я. — Но вот приходится и за кард браться, сам понимаешь… О! Идея! Предлагаю бартер: если вдруг окажется, что у меня не противный кофе, а у тебя — не противный голос, то ты будешь играть и петь, а я тебя — кормить и поить! Кстати — в плане торговли это может быть тоже ничего такая коллаборация… Как насчет монет срубить?

— А что такое коллаборация? — поинтересовался попутчик.

— Союз! Временный.

— Ну, на улицах мне играть не привыкать… Идея неплохая, тем более жрать-то у меня и нечего… А давай, я расчехлюсь и что-нибудь сбацаю, а? — предложил Демьян. — А ты решишь. Нужна тебе эта колба-как-ее-там или нет.

— Открой бардачок, там холодная шаурма и термос с кофе, — мотнул головой в нужную сторону я. — Голодный артист — это хрень собачья. Художник не должен был голодным, а то не дай Бог в канцлеры подастся… Поешь, попей — потом сыграешь. Сразу и определимся — удастся нам посотрудничать или нет.

— Ага, ага! — и он полез в бардачок, и уже через минуту радостно мычал, пожирая шаурму и прихлебывая кофе.

Мы как раз проехали курортно-туристическую Трахею с ее водопадами и многочисленными церквями самой необычной архитектуры и уже приближались к Питиунту, когда молодой бард наконец достал самую обычную шестиструнную гитару с множеством наклеек на корпусе и взял первые аккорды:

— …В далекий край товарищ улетает

Родные ветры вслед за ним летят… — пропел он немного хриплым тенором.

— Твою мать, — вздрогнул я. — Это что — какая-то шутка? Это твоя песня, хочешь сказать?

— Нет, нет! — замахал руками он. — Это парень один сочинил, он настоящая звезда! Тиль его зовут. Тиль Бернес.

Тиль Бернес, чтоб меня! Ну-ну!

— Что, не нравится? Не петь? — забеспокоился Демьян.

— Пой, пой. Очень классно получается, и песня классная!

И он снова взялся за гитару и запел:

— Любимый город в синей дымке тает -

Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд.

Гитарный перебор, который он выдал, ни разу не напоминал ни один из вариантов исполнения этой песни и был явной импровизацией. Он давал возможность певцу вдохнуть и продолжить:

Пройдёт товарищ все бои и войны,

Не зная сна, не зная тишины.

Любимый город может спать спокойно,

И видеть сны, и зеленеть среди весны!

Я бы расплакался, честное слово, если бы уруки умели плакать. Это был очень неожиданный и очень подходящий моменту привет с той, другой Родины, и я, наверное, впервые с того самого момента, как меня убило молнией, ощутил приступ ностальгии. Демьян мог бы гордиться собой — он, наверное, был первым из певцов Тверди, кому удалось растрогать черного урука.

— Когда ж домой товарищ мой вернётся,

За ним родные ветры прилетят.

Любимый город другу улыбнётся -

Знакомый дом, зелёный сад, весёлый взгляд! — взял последний аккорд бард и отставил гитару за сиденье.

А потом проговорил:

— Ну, мне кофе и эта твоя как ее… Шаурма! Очень мне понравились. Если тебе по кайфу музыка — можем поработать вместе, почему нет? Я так понимаю — вечером будем у Гадомыса? Там в одном пансионате мой приятель работает, может нас запустить на территорию — развлечем публику, а?

— А с этим Тилем Бернесом ты меня познакомишь? Он на фестивале будет? — поинтересовался я,