Остров дальтоников - Оливер Сакс

Манд изолирован от остальной территории Понпеи географически, но в еще большей степени этнически и культурно. В течение сорока лет, прошедших после переселения, пришельцы и их потомки избегали всяческих контактов, а тем более браков, с чужаками. В результате возник, так сказать, остров на острове, население которого столь же однородно этнически и культурно, как и на Пингелапе, причем маскун здесь распространен еще больше.

Дорога к долине Манд очень трудна – нам пришлось ехать туда на джипе, причем машина часто двигалась со скоростью пешехода, и дорога заняла больше двух часов. В предместьях Колонии мы еще видели дома и бары сакау, крытые листьями, но, по мере подъема в гору, все признаки человеческого жилья исчезли. Грунтовая дорога, проходимая только для пешеходов и джипов, ответвилась от главной дороги и круто забрала в гору, непосредственно к пингелапской деревне. На высоте температура воздуха упала, а влажность уменьшилась, это было настоящее блаженство после изнуряющей жары низины.

Несмотря на изоляцию, Манд выглядит более прогрессивно и современно, чем Пингелап: здесь есть электричество, телефон, а в школе преподают учителя с университетскими дипломами. Сначала мы остановились в общинном центре – просторном здании с большим залом, который используют для собраний жителей деревни, вечеринок и танцев. Здесь мы смогли установить наше оборудование, осмотреть больных ахроматопсией и раздать часть солнцезащитных очков и приспособлений. Как и на Пингелапе, мы провели врачебные осмотры и исследовали подробности быта этих пингелапцев, живущих в более комфортных условиях. Мы попытались также оценить, насколько полезными окажутся здесь привезенные нами солнцезащитные приспособления. Как и на Пингелапе, Кнут своей открытостью смог создать доверительную обстановку и обеспечить успех нашим консультациям. Он очень долго общался с одной женщиной, матерью двоих детей, страдающих ахроматопсией, – пяти и полутора лет. Мать очень боялась, что дети могут полностью ослепнуть. Женщина сильно переживала из-за того, что винила себя в их болезни. Ей казалось, что причина их болезни в том, что она что-то делала неправильно во время беременности. Кнут изо всех сил постарался объяснить женщине механизмы наследственности, убедить в том, что ее дочери не ослепнут и ей не в чем себя упрекнуть ни как жену, ни как мать. Он говорил, что маскун не обязательно помешает ее детям добиться в жизни успеха, что защита глаз и простые оптические приборы позволят им вести такую же жизнь, какую ведут остальные люди. Но только после того как женщина поняла, что Кнут и сам страдает маскуном, она поверила его словам – они стали для нее неоспоримой истиной33.

В школу мы пришли в самый разгар учебного дня. В каждом классе было двадцать-тридцать учеников, из них двое или трое страдали ахроматопсией. Мы познакомились с блестящими учителями, а само обучение проводилось здесь намного лучше и прогрессивнее, чем на Пингелапе. В некоторых классах преподавание шло на английском языке, в других – на понпейском или пингелапском языках. В одном из старших классов мы присутствовали на уроке астрономии – детям показывали вид восхода Земли с Луны, а также фотографии, сделанные с помощью телескопа «Хаббл». Однако наряду с последними достижениями астрономии, геологии и современной историей детям преподавали также основы их родной мифологии. Им рассказывали не только о полетах шаттлов, движении тектонических плит и подводных вулканах, но и погружали в мир мифов родной культуры. Например, им рассказывали историю о том, что остров Понпеи был создан волшебником-осьминогом Лидакикой. (Я был до глубины души очарован этим рассказом, ибо впервые слышал миф, главным героем которого был головоногий моллюск.) 34

Глядя на двух маленьких девочек, страдающих цветовой слепотой, которые решали арифметические задачи, уткнувшись носами в тетрадки, Кнут, вероятно, вспоминал свои школьные годы, как он мучился, пока не начал пользоваться оптическими приспособлениями. Он достал из кармана увеличительное стекло и показал девочкам – но человеку, никогда не имевшему дела с лупой, трудно сразу начать читать и писать с ее помощью.

Дольше всего мы задержались в классе пяти-, шестилетних детей, которые только учились читать. В этом классе было три ребенка с ахроматопсией, но они не сидели, как следовало бы, в первом ряду, а значит, не могли видеть буквы, написанные на доске учителем, которые другие дети хорошо видели. «Какое это слово?» – спрашивал учитель, и тут же вырастал лес рук. Здоровый ребенок называл слово, а дети с ахроматопсией повторяли за ним, словно эхо. Между тем если бы их спросили первыми, они не смогли бы ответить – ахроматопы просто подражали другим детям, притворяясь, что тоже знают слово. Однако у таких детей развивается очень хорошая слуховая память, как нам говорил Кнут, рассказывая о своем детстве:

Дети с ахроматопсией удивительным образом знали цвет одежды, в которую были одеты окружавшие их люди, – и часто даже знали, какой цвет подходит к другим цветам. Здесь Кнут снова вспоминал детский опыт:

Видя этих детей долины Манд, страдающих цветовой слепотой, мы могли наблюдать, как быстро они овладевают теоретическими знаниями и умениями, благодаря компенсаторной гипертрофии любопытства и памяти, несмотря на проблемы восприятия. Дети учились осознанно компенсировать то, что не могли воспринимать или ощущать непосредственно35.

«Я знаю, что цвета имеют очень большое значение для других людей, – говорил позже Кнут. – Поэтому я пользуюсь обозначениями цветов, когда общаюсь с ними. Но как таковые, цвета не имеют для меня никакого содержательного смысла. Будучи ребенком, я часто думал, как это было бы здорово – научиться различать цвета. Тогда я смог бы получить водительские права и делать то, что делают люди с нормальным цветовым зрением. Если бы существовал способ приобретения цветового зрения, то, вероятно, это открыло бы мне новый мир, как открывается новый мир, когда у глухого восстанавливают слух и он обретает способность слышать музыку. Это было бы очень интересно, но, скорее всего, вызвало бы у меня сильную растерянность. С цветом надо расти, развиваться и взрослеть. Созреть должен мозг, да и весь организм, чтобы научиться адекватно реагировать на цветной мир. Добавление цвета в ощущения в зрелом возрасте может ошеломить человека, дать ему такое количество информации, какое он окажется не в состоянии переварить. Все вещи вокруг приобретут новые качества, и это, по-видимому, совершенно меня подавит. Может быть, цвет меня разочарует, не оправдав ожиданий, – кто знает?»36