Чужие - Фло Ренцен

внимателен, он изучает мое лицо. Уж он-то никогда, нигде, ни с кем меня не спутает.

Я тоже его разглядываю. Прядь светлых волос падает ему на лоб, и я убираю ее. От прикосновения моей руки в глазах его включается что-то, он сужает глаза в довольной улыбке, такой, что мне мгновенно хочется, чтобы он улыбнулся еще, поэтому провожу тоже рукой по его щеке.

Буквально вижу, как его бросает в дрожь, он полуворчит-полустонет: — М-м-м… — через секунду притягивает к себе мое лицо, начинает целовать. Приоткрываю рот, зажмуриваюсь — до того приятно.

Я знаю, для чего он трогает мое лицо губами — чтобы руки могли «продвигать» нашу сегодняшнюю встречу. Он снова кладет их мне под коленки, руки ползут от коленок вверх, все выше, выше.

Здесь есть где приземлиться — в этот раз у нас не будет «на весу». Прогресс. Он даже снова позаботился о «ложе» — расстелил на скамейке мой кожаный плащ и свою куртку, прежде чем устроить меня там.

Он нацеловался с моим лицом и решил возобновить страстные поцелуи «по-взрослому». Отделывает языком мой рот, от чего и сам заводится сильней. Моя коленка нечаянно, но мягко утыкается у него между ног и сквозь барьер джинсы меня встречает твердый до веселого неприличия член, которого я не думаю стесняться. Он комментирует встречу моей коленки с его членом очередным порыкивающим стоном. Одобряет.

Здесь не давешняя холодина и по сравнению с прошлым разом максимум удобств. За встречей с его членом следуют сапоги-колготки-трусики, от которых меня освобождают на раз-раз-раз. Затем пытаются аккуратненько пролезть пальцами ко мне между ног — подготовить к проникновению, но быстро обнаруживают, что этого не нужно: я готова уже давно, давно и жду. Как долго? Да с прошлого раза. И с тех же приблизительно пор меня интересует ответ лишь на один вопрос: а чего так медленно?..

А до него доходит, наконец. Но тут наряду с осознанием, насколько сильно я хочу, у моего милого, грубого, нежного зверюги-незнакомца, похоже, отшибает мозг. Почему? Ах да, он только что увидел меня там голую. Теперь уже никакого тебе рычания — просто похотливый вдох-выдох. Не знаю, от чего его прет сильней — от вида моих припухших половых губ, от моей влажной, безудержной готовности или — да он не только на них пялится, а будто хочет проникнуть взглядом вглубь, благо, я не стыжусь ни капли и показываю. Хотелось бы, чтобы он нашел ее красивой.

Похоже, он не загоняет себя в рамки, не микроскопирует. Кажется, он эстет общего целого, панорамных видов. Ценитель композиций. Фанат, если можно так сказать. Фанат меня, полуобнаженной, опять с опухшими от его поцелуев губами. Расставившей ноги перед ним, держащимся из последних сил, блестящей между ног влажно-сконцентрированным желанием.

Такое похотливое бесстыдство, как правило, встречается не у таких, как я («ты, милый, у меня второй — и я серьезно»), а у женщин постарше, более искушенных и с куда большим списком любовников, чем было их у меня. И, возможно, менее привлекательных, а оттого более неразборчивых, страстных и смелых. А потому что правду он сказал — я красива, а красоткам ни к чему это — страсть. Непрестижно, да и утомляет. Мужику наскучить можешь, а надо ведь держать его на коротком поводке. Всех их. А я, хоть специально никогда не упражнялась, но башню сносить умею.

Снесла-таки и его взъерошенную крышу. Да, он буквально вбирает меня в себя — горящими глазами, утонувшими было в районе моих бедер, гуляет он теперь повсюду, как будто горячими взглядами кожу мою гладит.

А мне, пожалуй, нравится его это сильное до беспомощности возбуждение. Ничто, оказывается, не делает мужчину таким желанным, как его потеря контроля над собой. Использование недюжинных своих сил только на то, чтобы служить женщине.

«Красив и ты» — думаю. «Надеюсь, ты сумеешь это сейчас «прочитать» в моих глазах, потому что сказать тебе это я вряд ли соберусь».

Не побоялась выставиться перед ним — не побоюсь и этого: расстегиваю на нем джинсы — стонет-рычит опять, целует, постоянно прерываясь, поглядывая — хочет посмотреть, как буду раздевать его. Хочу посмотреть и я, затем и делаю.

А вот и тот, с кем мы сегодня уже заигрывали. Только сейчас играть не получится — при виде его члена мне хочется или взять его в рот или почувствовать в себе. До игр, вероятно, не дойдет — что-то я чересчур дрожать начинаю.

— Да, щас, — понимает он — и не думает подкалывать. Просто готовит к тому, что сейчас будет, просит, чтоб не расходились — мол, будет интересно.

Черт, мы уже стали такими чуткими друг с другом?

Мне хочется увидеть, как он возьмет его в руку и введет в меня, но и сделать это самой тоже хочется. Сама не успеваю и когда он проникает в меня, наслаждаюсь вдвойне — и видом, и ощущениями.

Сегодня я оделась неудобно — чтобы долезть до моих сисек, ему нужно задрать на мне платье. Он это понимает и с сожалением смотрит и на платье, и на них под платьем. Затем просто утыкается носом в платье и делает вид, будто нюхает меня сквозь ткань. Не знаю, чем от меня пахнет — духами, многогранной, нахмурившейся свежестью дождливого полуденного проспекта и, может, еще немножко — пόтом, ведь наши игрища — это ж как спортивная дисциплина.

Он тыкается в них, с каждым толчком во мне вминая нос в тяжело-мягкую упругость груди.

Он трахает меня с минуту… меньше… — черт, почему я уже чувствую, что на меня накатывает оргазм?

Мне не хочется кончать, настолько этот кайф от того, что он во мне, сейчас суть всех-всех моих желаний. Мне хочется всего этого ровно постольку, не больше и не меньше.

Все это время откуда-то в районе лифта, благополучно далеко от нас, доносятся голоса, то и дело жужжит вибрация на телефоне — игнорю всё и продолжаю отдаваться ему.

Сую пальцы в его взмокшие, взъерошенные волосы, легонько царапаю голову ногтями — и провоцирую новые хищные звуки. Даже приглушаемый моими сиськами под платьем, его рык звучит отчетливо, с угрожающим наслаждением. Да что же это? От его звуков у меня