Молот и крест - Гарри Гаррисон

Шеф неожиданно встал и направился прямо в лощину. Его увидели, все мгновенно вскочили, подняли мечи. Прозвучали предупреждающие голоса. Удивленный возглас сзади, треск ветвей. За ними часовой. Шеф не повернулся и не взглянул.

Человек в белом медленно повернулся ему навстречу, они рассматривали друг друга с головы до ног через нить, увешанную гроздьями рябины.

– Откуда ты пришел? – спросил человек в белом. Он говорил по-английски с сильным заднеязычным акцентом.

«Что мне ответить?» – подумал Шеф. – «Из Эмнета? Из Норфолка? Это ничего им не скажет».

– Я пришел с севера, – громко сказал он.

Лица стоявших перед ним изменились. Что на них? Удивление? Признание? Подозрение?

Человек в белом жестом удержал своих товарищей.

– И какое у тебя дело к нам, последователям Асгартвегра, Пути Асгарта?

Шеф указал на молот в руке человека, на его подвеску-молот.

– Я кузнец, как ты. Я хочу учиться.

Кто-то переводил его слова остальным. Шеф понял, что слева от него материализовался Хунд, что за ними угрожающе стоит часовой. Но не отрывал взгляда от человека в белом.

– Дай мне доказательства твоего мастерства.

Шеф извлек из ножен меч и протянул его, как показывал Эдричу. Носитель молота вертел его в руках, внимательно разглядывал, слегка сгибал, заметил удивительную игру толстого, с одним острием лезвия, поцарапал ногтем большого пальца, чтобы очистить поверхность от ржавчины. Осторожно срезал волоски на руке.

– Твой горн был недостаточно горяч, – заметил он. – Или ты потерял терпение. Стальные полосы были неровные, когда ты сгибал их. Но хорошая работа. Она лучше, чем кажется.

– И ты тоже. Скажи мне, молодой человек, – и помни, смерть стоит за тобой, – чего ты хочешь? Если ты просто беглый раб, как твой друг, – он указал на Хунда с его красноречивыми рубцами на шее, – возможно, мы тебя отпустим. Если ты трус, который хочет присоединиться к побеждающим, мы можем тебя убить. Но, может, ты что-то другое. Или кто-то другой. Говори, чего тебе нужно.

Я хочу вернуть Годиву, подумал Шеф. Он посмотрел в глаза жрецу язычников и сказал со всей искренностью: – Ты мастер-кузнец. Христиане не позволяли мне больше учиться. Я хочу быть твоим подмастерьем. Твоим работником и учеником.

Человек в белом хмыкнул, вернул Шефу его меч рукоятью вперед.

– Опусти топор, Кари, – сказал он стоявшему за юношами часовому. – Тут кое-что, чего не видит глаз.

– Я беру тебя в работники, молодой человек. И если твой друг тоже владеет каким-нибудь искусством, он может присоединиться к нам. Садитесь здесь, в стороне, и подождите, пока мы закончим свое дело. Меня зовут Торвин, что значит «друг Тора», бога кузнецов. А как зовут вас?

Шеф вспыхнул от стыда, опустил взгляд.

– Моего друга зовут Хунд, – сказал он, – это значит «пес». И у меня тоже собачье имя. Мой отец... Нет, у меня нет отца. Меня называют Шеф.

Впервые за все время на лице Торвина отразилось удивление. А может, и еще кое-что.

– Нет отца? – проговорил он. – И тебя зовут Шеф? Но это не только собачья кличка. Ты и правда неученый.

* * *

Они приближались к лагерю, и Шеф чувствовал, как слабеет его дух. Он боялся не за себя, а за Хунда. Торвин велел им посидеть в стороне, пока они заканчивают свою странную встречу: вначале говорил викинг, затем последовало обсуждение на норвежском, которое Шеф почти понял, затем стали церемонно передавать из рук в руки мех с каким-то напитком. В конце все разбились небольшими группами и соединили руки над предметами с подвесок: молотом, луком, рогом, мечом, чем-то похожим на высушенный лошадиный пенис. Никто не трогал серебряное копье, пока Торвин не подошел к нему, резко разделил на две части и закутал их в ткань. Через несколько мгновений ограждение сняли, костер загасили, копья разобрали, и воины стали расходиться группами по четыре-пять человек, шли они осторожно и в разных направлениях.

– Мы верующие в Путь, – сказал Торвин, отчасти объясняя происходящее юношам. Говорил он по-прежнему на английском и старался делать это правильно. – Не все хотят, чтобы о них знали... во всяком случае не в лагере Рагнарсонов. Меня они принимают. – Он потянул за молот, висящий на груди. – Я владею мастерством. Ты тоже, будущий кузнец. Может, это защитит тебя.

– А твой друг? Что может он?

– Я могу рвать зубы, – неожиданно ответил Хунд.

Полдесятка людей, стоявших вокруг, заулыбались.

– Tenn draga, – заметил один из них, – that er ithrott.

– Он говорит: «Рвать зубы – это искусство», – перевел Торвин. – Это правда?

– Правда, – ответил за друга Шеф. – Он говорит, что для этого нужна не сила. Нужно повернуть запястье – и знать, как растут зубы. Он и лихорадку может лечить.

– Дергать зубы, вправлять кости, лечить лихорадку, – сказал Торвин. – Лекарю всегда найдется занятие у женщин и воинов. Он может идти к моему другу Ингульфу. Если доберется до него. Послушайте вы, двое. Если мы пройдем по лагерю и дойдем до моей кузницы и палатки Ингульфа, вы в безопасности. Но до того времени... – он покачал головой. – Многие желают нам зла. Даже некоторые друзья. Рискнете?

Они молча пошли за кузнецом. Но разумно ли это?

Вблизи лагерь выглядел еще более грозно. Его окружал высокий земляной вал, со рвом снаружи. Каждая сторона лагеря длиной в ферлонг. Сюда вложена большая работа. Много поработали лопатами. Значит ли это, что они намерены оставаться долго? Или просто викинги всегда так поступают?

На валу была установлена ограда из заостренных бревен. Ферлонг. Двести двадцать ярдов. Четыре стороны... Нет, Шеф неожиданно понял, что с одной стороны лагерь ограничен рекой Стур. Он даже видел с той стороны в медленном течении носы кораблей. И удивился. Но потом понял, что викинги вытащили на берег свое самое ценное имущество – корабли, сцепили их крючьями, и теперь они составляют одну из стен крепости. Много. Сколько? Три стороны по двести двадцать ярдов каждая. Каждое бревно в ограде примерно в фут толщиной. В ярде три фута.

Мозг Шефа, как часто и раньше, пытался справиться с проблемой чисел. Трижды три по двести двадцать. Должен быть способ получить ответ, но Шеф не мог его найти. Ну, все равно, очень много бревен, и очень больших. Такие деревья трудно отыскать на местных низинах. Должно быть, привезли бревна с собой. Смутно Шеф начал воспринимать новую для себя концепцию. Он не знал, как это назвать. Делать планы, может быть. Планировать на будущее. Думать о вещах раньше, чем они происходят. Для этих людей нет незначительных деталей, о которых не стоило бы позаботиться. Он вдруг понял, что для них война – не только дело духа, славы, речей и унаследованных мечей. Это профессия, и связана она с бревнами и лопатами, подготовкой и выгодой.

Они приближались к валу, навстречу попадалось все больше и больше воинов. Некоторые просто бродили, кто-то сидел у костра и жарил мясо, другие бросали копье в цель. Шеф решил, что они очень похожи на англичан в своей домотканой шерстяной одежде. Но было и отличие. В любой группе, которую раньше встречал Шеф, всегда было какое-то количество калек, людей, которые не могут участвовать в битве; людей малого роста, деформированных; людей с помутившимися от болотной лихорадки глазами или со старыми ранами головы, которые отражались на их речи. Здесь таких не было. Не все большого роста, как с удивлением заметил Шеф, но все выглядят уверенными, закаленными, готовыми ко всему. Немного подростков, совсем нет мальчиков. Есть лысые и седые, но совсем нет параличных старцев.