Теннис на футбольном поле. Молдавский навес, английский удар - Тони Хоукс

Я и не предполагал, насколько заблуждался. В квартале от автовокзала дорога была перекрыта, и полицейские неистово размахивали жезлами, перенаправляя поток по маршруту, на котором не было ни больницы, ни церкви, ни кольцевых развязок, упомянутых Юлианом. Мы расстались с ним всего пять минут назад, а я уже совершенно потерялся в незнакомом городе в компании враждебной толпы и подозрительного водителя. До этого меня дважды подвозили из Центра журналистики до квартиры, но оба раза был поздний вечер, и я не запомнил никаких ориентиров, которые могли бы сейчас пригодиться. Все, что я помнил, – пейзаж, который Григор показал мне в первый вечер, когда вывел через заднюю дверь и через сад, а именно – магазин «Авида» на главной улице, где останавливались все автобусы, трамваи и макси-такси.

В отчаянии я всматривался вперед, в надежде, что магазин может возникнуть из ниоткуда, но чуда не происходило. Пожалуй, стоит оценить ближайшие перспективы. Без карты, практически не зная языка и понятия не имея, куда мы едем, на успех рассчитывать вряд ли приходится. Через десять минут – а Юлиан упоминал, что ровно столько займет моя поездка – я решил, что должен что-то предпринять, пока не очутился в какой-нибудь «малине» на окраине города. Макси-такси было переполнено, пассажиры стояли почти вплотную друг к другу. Я схватил сумку и стал пробираться вперед, чтобы попросить водителя о помощи.

Когда я до него добрался, он остановил автобус, чтобы, к моему большому облегчению, выпустить пассажира. Здесь было слишком много народа, а мне требовалось свободное пространство, чтобы прильнуть к окну и таки высмотреть неуловимый магазин «Авида». Девушка вышла, но водитель решил посадить еще троих. О чем он думал? Здесь же попросту нет места. Двое влезли, а вот у третьего никак не получалось. Водитель обернулся ко мне, указал на мою сумку, которую я прижимал к груди, и сделал знак, чтобы я поставил ее на пол у рычага переключения передач. Нехотя, под огнем настойчивого и сварливого румынского, я послушался. Это помогло еще одному телу втиснуться в автобус.

Отлично, вот веселье. Теперь согнуться, чтобы выглянуть в окно и не упереть зад в лицо пожилой даме, сидящей слева, сделалось весьма затруднительно. Она выглядела слегка шокированной, видимо, никогда раньше не видела британскую задницу так близко. Если все будет продолжаться в том же духе, через десять минут она сможет избрать мой зад в качестве темы в «Слабом звене».

Когда автобус снова остановился, двое протиснулись мимо меня, чтобы выйти, а вошли, что поразительно, четверо. В итоге, что не могло не насторожить, меня оттерли от моей сумки в глубь автобуса; учитывая, что за затылком впереди стоящего, в шею которого я уткнулся носом, я ничего не видел, кто угодно мог взять мою сумку, и я ничего не мог с этим поделать. В сумке лежала камера, которая стоила столько, сколько зарабатывает средний молдаванин за три года. Кому-то сегодня может крупно повезти. И точно не мне.

Как раз когда я отказался от изнурительных поисков ответа на вопрос «Что, черт возьми, мне делать?» и решил, что единственный выход – расплакаться и во все горло заорать: «Хочу к маме!», чудо все-таки произошло – мы подъехали к магазину с надписью «Авида» над витриной.

– Стоп! – завопил я, пробираясь к передней двери.

Ворча, толпа расступилась, насколько смогла, и я пробрался сквозь эту калькуттскую давку к передней площадке автобуса. К моему огромному облегчению, сумка с ее ценным содержимым оставалась нетронутой. Похоже, годы при коммунистической дисциплине, когда преступников жестоко наказывали, искоренили в Молдове воровство. Ничего, несколько лет капитализма – и все встанет на свои места. Я поблагодарил свою счастливую звезду, схватил сумку и с облегчением спрыгнул на тротуар.

Я с удивительной легкостью нашел задние ворота к дому и прошел через маленький, но густо засаженный сад Григора, обогнул дом и направился к задней двери. Дойдя до нее, я понял, что снова столкнулся с проблемой. В руке я держал ключ от передней двери, а сам стоял у задней. Подумаешь, скажете вы – пройдись по дорожке к нужной двери. Легко сказать: путь преграждала крупная немецкая овчарка, сидевшая на цепи у будки и смотревшая на меня взглядом, который выдавал в ней террориста-фанатика. Пес выглядел злобно. Он явно был голоден. И скалился так, будто с удовольствием вцепился бы зубами в мою ногу.

Вот досада. Никто из хозяев не вернется раньше, чем через три-четыре часа, а, учитывая недавний опыт, у меня может не получиться возвратиться на макси-такси в Центр журналистики. Я взвесил все за и против и решил, что смогу пробежать мимо собаки. Если я как следует разбегусь, то разовью достаточную скорость, чтобы она не успела как следует вцепиться в мою ногу. Однако я знал, что ошибка грозила травмой, а состояние моего здоровья имело первостепенное значение, учитывая, что я приехал в эту страну исключительно в спортивных интересах. Я не знал ни одного профессионального теннисиста, который готовился бы к матчам, бегая перед бешеными немецкими овчарками – может, за исключением Горана Иванишевича. Это было рискованно, но в конце концов я пришел к мысли, что рискнуть стоит. Более того, у меня была отличная, хотя, может, и непредусмотрительно глупая идея снять это событие на пленку, чтобы показывать потомкам свое героическое столкновение с диким псом.

Я молча начал устанавливать штатив для камеры, прямо там, где кончалась цепь. Это почему-то не понравилось псу, и он яростно залаял. С каждым щелчком раздвигаемых ножек штатива мой собачий друг злился все сильнее, так как, с его точки зрения, я был не только злостным нарушителем границ, но еще и устанавливал некое оборудование, безусловно предназначенное для издевательств над собаками. У меня поневоле затряслись руки. Оглушительный лай сопровождался лязгом цепи – возмущенный пес старательно предъявлял во всеуслышание обвинения человеку, который собирался начать ритуальную пытку. Сочетание этих звуков превосходило громкостью любую домашнюю сигнализацию. Я пытался успокоить собаку, но она не обращала никакого внимания на мои мольбы: «Эй, ты там, это всего лишь штатив».

К тому времени, когда штатив был полностью смонтирован, поодаль показался старик-сосед. Он что-то громко прокричал мне на румынском, стараясь перекрыть дикий гам. Старик, похоже, был уверен, что поймал с поличным вора. Для пса мой штатив был похож на инструмент пыток, а в глазах соседа выглядел агрегатом опытного взломщика. Он начал махать руками. У меня были все причины подозревать, что он угрожает вызвать полицию. Надо было его успокоить, но я не знал, как сказать по-румынски: «Я не вор, я просто устанавливаю камеру, чтобы снять злую собаку». В самоучителях почему-то нет полезных фраз для общения в быту. Я закричал в ответ на английском и внес свой вклад во всеобщую какофонию.

– Все в порядке, я здесь живу! – как можно более доброжелательно гаркнул я.

Появилась какая-то женщина, желавшая выяснить причины неожиданной шумихи. Я продолжал на предельной громкости бесполезно пререкаться со стариком, пес норовил разорвать цепь, чтобы загрызть меня на месте, а ошеломленная женщина наблюдала за происходящим. Юлиан бы мною гордился.

Наконец старик пришел к выводу, что я не взломщик. Вероятно, потому, что преступники, как правило, не бродят вокруг дома с потерянным видом и не обсуждают свои дела с соседями, пусть в данном случае мои бессвязные доводы были недоступны для понимания. В редкий миг затишья, когда собака замолчала, должно быть, переводя дух, старик что-то сказал и снова замахал руками, давая понять, что к входной двери можно подойти с другой стороны. Я прошел туда, куда он показывал, и обнаружил, что долгий обходной путь и вправду выводит к передней двери. Старик посмотрел на меня с подозрением.