Схолариум - Клаудия Грос

А сейчас он сидел на невысокой изгороди и разглядывал людей, стоящих у весов для зерна. Шесть ударов колокола. Через час закроют ворота, потом возможность проникнуть в город обойдется довольно дорого. Так же, как и выбраться из него. Он подумал про Домициана фон Земпера. Если поиски плаща ничего не дадут, придется как следует заняться этим дворянином.

Числом их было двадцать один, двадцать один магистр семи свободных искусств. Одиннадцать из них жили в коллегиумах, кое-кто снимал в городе отдельные дома. Штайнер начал с коллегиумов. Потом обошел бурсы, в которых жизнь была чуть более светской, а затем заглянул в приют, где жил всего один магистр. Там царил монастырский покой, а от бедных студентов требовали неукоснительной дисциплины. Магистров, живущих дома, он решил посетить в последнюю очередь. Везде он задавал один и тот же вопрос: «Не могли бы вы показать мне свой плащ? У вас он всего один?»

Он сталкивался с недоумением, открытой неприязнью и крайне редко — с пониманием. Он мало что объяснял, ограничивался намеками и снисходил до замечания, что ищет истину. Двадцать один магистр и двадцать один плащ, все в полном комплекте: и рукава, и берет. По дороге к последнему коллеге он качал головой и думал: «Ну что за ерунда!»

Этим самым последним оказался Ломбарди, встретивший его ухмылкой и заранее приготовивший свой плащ. Второго плаща у него не было.

— Мы ищем вовсе не рукава и береты, — пробормотал Штайнер, окончательно утративший уверенность, хотя на самом деле никогда даже и не надеялся, что все может быть настолько просто.

Он зашел к канцлеру и попросил разрешения обыскать обе студенческие комнаты в схолариуме на Гереонштрасе. Может быть, там обнаружится нечто такое, что позволит подтвердить подозрение, падающее на Домициана фон Земпера. Канцлер отнесся к затее скептически, но в конце концов согласился.

— Он заставил показать ему все плащи.

Гризельдис засмеялась и поставила в кружку белые маргаритки. Софи стояла рядом и уныло изучала белизну цветов.

— Когда ты переезжаешь? — спросила Гризельдис.

— Завтра.

Ей придется покинуть дом, который город снял для Касалла. Хорошо хоть, она нашла маленькую комнатку на сенном рынке. Но дело даже не в этом. Семья не проявила желания ее поддерживать, коль скоро она не хочет жить с ними, а от родственников Касалла ждать и вовсе нечего. Откуда же тогда брать деньги? Конечно, существуют приюты, и город не оставляет в беде несчастных вдов, но этого ей не хотелось. Она стремилась к невозможному. Максимум, на что могла рассчитывать женщина, это учеба в монастырской школе, но уж никак не на факультете. Женщины не могли стать лиценциатами, имеющими право преподавать, потому что до чего же можно дойти, если женщины превратятся в источник знаний для мужчин?!

— Слушай, — тихо сказала Гризельдис, — если тебе это покажется ужасным, то сделай вид, что нашего разговора не было. Но подумай как следует, потому что это возможность заработать деньги тайно. Ты молода и красива, мужчины будут рады заполучить тебя…

Этим Гризельдис занималась уже не первый месяц. У нее были деловые отношения с хозяином гостиницы, который поставлял мужчинам женщин. Она хорошо зарабатывала, потому что была не проституткой, а честной бюргершей и требовала ровно столько, сколько ей было нужно в данный момент. А мужчины соглашались платить, хотя проститутки иногда отдавались всего лишь за пригоршню вишни.

— В этом доме у тебя бы ничего не получилось, — сказала она, изучая замершее, неподвижное лицо Софи. — А на новом месте… там тебя никто не знает, ты сможешь исчезать незаметно. Дом, где вы будете встречаться, стоит на отшибе. Мужчины приходят поздно ночью, тайно. Если ты проявишь чуть-чуть осторожности, никто и внимания не обратит.

— Я не шлюха, — только и сказала Софи.

— Нет, конечно же нет. Ты просто подзаработаешь немного денег и выйдешь из игры, как только скопишь достаточную сумму. Твоими, так сказать, возлюбленными будут люди приличные, хорошо одетые и щедрые.

— А если все выяснится?

— Если вести себя осторожно, все будет шито-крыто.

Софи осмотрелась. Завтра ей переезжать. Большую часть мебели придется оставить, потому что они получили дом уже с мебелью. Только книги Касалла, посуда, кровать, сундук для одежды, стол и стул — вот и все, что она заберет. Она могла бы продать книги, но это даже не обсуждается. Книги — единственная ценность, которая у нее осталась.

— Спросить у него?

Она испугалась:

— У кого?

— У хозяина! Спросить, сможет ли он найти тебе применение?

— Нет, ради бога, нет!

Они покинули дом и пошли в сторону церкви Святых апостолов. Поскольку никому не хотелось заставлять вдову бывшего магистра терпеть крайнюю нужду, одна из зажиточных семей города выказала готовность передать в ее распоряжение комнату в своем большом доме возле сенного рынка. На верхний этаж можно было попасть по лестнице через заднюю дверь. Комната светлая, окно выходит на рынок, где торгуют скотом; правда, шум, производимый животными и торговцами, слышен постоянно. В данный момент эта комната пустовала. Софи потерянно стояла посередине, зажав уши.

— Завтра будет лучше, — сказала Гризельдис. — Как только поставишь кое-какую мебель.

Софи кивнула. Да, завтра.

Он устало прислонился к стене; это был его первый диспут. Спина болела. Даже в субботу человека не могут оставить в покое. Но сказать ему нечего, потому что он всего-навсего жалкий scholar simplex, не имеющий права даже рот открыть. Выступать с речами могут магистры, лиценциаты и бакалавры. На это мероприятие магистры должны были явиться в плащах. Все должны присутствовать в обязательном порядке. Диспут всегда проводился по одной и той же схеме один из магистров давал тезис, бакалавры подбирали аргументы и контраргументы, которые однозначно вытекали из ratio и устоявшихся традиций.

На этот раз была очередь Штайнера:

— «Не тот хороший человек, у кого хорошая сила познания, а тот, у кого добрая воля». Это положение требуется исследовать.

Лаурьен поднял голову.

— Итак, — продолжал Штайнер, — как обстоит дело с преобладанием воли над силой познания?

Один из бакалавров, толстый парень с одутловатым лицом, про которого было известно, что он с удовольствием сделался бы магистром, но не обладал достаточными средствами, и который постоянно лез вперед, поднял руку и объявил, что хотел бы высказать по этому поводу свое мнение.

— В другом месте есть указание, что интеллект благороднее воли. Мне кажется, Фома и сам не очень хорошо знал, чему следует отдать предпочтение.

Штайнер кивнул, но ничего не ответил. Подошла очередь другого бакалавра, у Лаурьена снова начали закрываться глаза. Голова его была забита совсем другими проблемами. Ему очень нужны деньги на бумагу и прачек, которые приводят в порядок его одежду. Он постоянно перебирал: деньги на бумагу, на вино, на мытье, на повара, брадобрея, привратника… Не дай бог, еще придется побираться на рыночной площади…