Пари с морским дьяволом - Елена Михалкова

– Муромцев крайне недоволен, – говорю, – крайне! Я пока не смог его переубедить.

Только это им и требовалось. Насели на меня, давай упрашивать, чтобы я воздействовал на капитана. Одна лестью бьет: «Яков Семенович, он с вами считается!», другой подкупом: «Мы в долгу не останемся!»

Еще бы, такой позор – быть выгнанными с корабля. Считай, «Мечту» отобрали!

Я позволил им выговориться и, наконец, снизошел:

– Попробую. Но если еще хоть раз…

Даже закончить не дали. Клялись, божились, разве что землю не ели.

Что ж, посмотрим.

Когда дверь их каюты закрылась, я прислушался к себе: исчез червячок? Тот, что больше похож на иголку под сердцем.

Никуда он не делся. Притаился на прежнем месте и нет-нет да кольнет тревогой.

Я вышел на верхнюю палубу. Там под руководством старпома и Антохи наши салаги управлялись с такелажем, а капитан бдил с мостика.

– Тяни грот-брам-брас! – командовал Артем. – Выбирай, выбирай помалу!

Салаги налетали всей толпой, тянули, выбирали, и парус раздувался над их головами, огромный, как облако.

Мы меняли курс.

Я вмешиваться не стал. Отошел на подветренную сторону, закурил.

Не люблю смотреть, когда только учатся. Сердце кровью обливается, как у конюха, который видит, как неопытный наездник портит от неумения спину его лошади.

Смешно! Скажи кому, что старый хрыч привязан к деревянной посудине, обхохочется. Эта бригантина – даже не старинное судно, только копия! Мы ее всего десять лет как спустили с верфей в Амстердаме.

Но так она легла мне на душу… Как ни одна женщина.

Одно слово – «Мечта».

Вдалеке показался остров. Салаги ринулись к борту и замерли.

Они ведь не догадывались, как это будет: когда зеленый горб выпирает из моря, будто разрывая натянутую ткань. Словно неведомая чудо-юдо-рыба-кит поднимается из глубины к поверхности, а волны возле ее плавников сияют розовым и золотым.

А они и не знали. Думали, море таким не бывает.

Наташа Симонова стояла как громом пораженная. Еще утром она говорила, что ей все равно, лес вокруг, вода или сухие барханы. Эх, девочка, подумал я тогда, много у тебя впереди открытий.

Ты всего сутки на этом судне. А я десять лет.

Море заполняет тебя всего, до отказа. Тебе некуда деться. Ты – лишь сосуд, и оно вольется в тебя, как бы ты ни сопротивлялся. Будешь думать о нем, чувствовать его, восхищаться, бояться, любить, ненавидеть и не понимать, как ты жил прежде без него. В твоих словах будет море, и сердце твое станет биться в такт накатам волны.

К морю нельзя подготовиться. Оно ударяет тебя штормовой стеной и смывает всю накипь твоих жалких ожиданий. Остаешься голый, мокрый, ошеломленный и без единой мысли о том, что будет дальше.

И это хорошо. Не надо портить будущее своими представлениями о том, каким оно придет к тебе.

– Красота какая…

Это Наташа сказала. Я ухмыльнулся.

Девчушка не такая бесчувственная, какой кажется.

Или хочет казаться».

Остров был необитаемым. Узкая скалистая полоса берега изрезана неглубокими бухтами, словно кто-то раз за разом кусал от краюхи, а дальше, за приземистыми утесами, зеленела шапка леса.

«Вглубь не пройти», – предупредил Муромцев. Стволы и ветви деревьев местами сплетались в таких тесных объятиях, словно сговорились не пустить чужаков в сердцевину острова.

«Да и незачем, – добавил Боцман. – Отдыхаем на берегу, хлопцы».

Загромыхала якорная цепь, с шумом и плеском врезалась в воду. Когда рассеялась поднятая муть, стали видны стайки мелких любопытных рыбок, собравшихся вокруг.

– Спустить шлюпки! – скомандовал капитан. – Курсанты, приготовиться к высадке на берег!

Все встали навытяжку у левого борта. Муромцев прошелся вдоль строя:

– Молодцы! Купайтесь, загорайте! Сегодня отдых спокойный, никаких приключений. Кстати, ласты кому-нибудь требуются? У нас имеются!

Бабкин, порывшись в куче резиновых «ног», выбрал себе пару темно-синих. «Ишь ты, “Скубапро”», – подумал он, удивленно рассматривая их. – Кто бы мог подумать, что здесь найдутся профессиональные ласты». Правда, при ближайшем рассмотрении его радость несколько утихла: проушины в пятках были порваны, да и калоши выглядели довольно потрепанными.

– А вы, Илья Ильич? Не с нами?

– У меня своя программа!

Муромцев подмигнул, отошел в сторону и с быстротой, выдававшей армейскую выучку, скинул рубаху и брюки. Матрос Антоша почтительно принял капитанскую одежду. Оставшись в одних плавках, капитан враскачку подошел к борту. Грузное коротконогое тело обильно поросло седым волосом, густым, как овечья шерсть. Маша стыдливо отвела взгляд в сторону. Почему-то мужская нагота смущала ее больше женской. Она успела только заметить, какие огромные у капитана ступни – непропорционально большие, как у великана.

Кто-то из команды ловко перекинул доску через борт. Старпом прижимал ее ногой. Капитан быстро взошел по доске, как приговоренный пират, не доходя до конца громогласно ухнул, перекрестился – и ласточкой сиганул вниз. В воду он вошел без единого всплеска и сразу быстро поплыл в открытое море.

– Он не утонет? – боязливо спросила Кира.

– Кто? Капитан? – Боцман с удовольствием рассмеялся. – Никогда! В любую погоду плавает, как тюлень! Километры наматывает только так! Ну, теперь наша очередь.

– Подождите! А пираты на нас не нападут?

Это, конечно, была Яна. В голосе ее звучала плохо скрытая надежда, что пираты нападут, и будет отчаянная драка, много крови, рома и насилия.

– Вообще-то могут, – неожиданно серьезно ответил Артем Диких.

– Правда?!

– Да, появляются они тут иногда, – поддержал боцман. – Но на этот случай товарищ Диких у нас вооружен!

– Луком со стрелами? – усмехнулась Яна, окидывая Артема таким взглядом, что бедный старпом заалел, словно девушка.

Сзади подошел Владимир Руденко, положил тяжелую ладонь жене на холку:

– Ну-ка, цыц. Развоевалась!

Яна и его обожгла взглядом. Но Руденко, в отличие от Артема, краснеть не собирался. Еще и шлепнул ее по попе:

– Пошла, кобылка моя!

Когда погрузились в шлюпки, Маша не удержалась: перегнулась, черпнула воду. Теплая! Невозможно поверить, что еще утром брызги секли лицо как льдинки.

Гребцы на веслах устроили соревнование, и две лодки толчками двигались вперед.

– Раз-два! Раз-два! – хрипло дирижировал боцман. Пробковый шлем он оставил на бригантине, и от его лысины отсвечивало вечернее солнце.