Наедине с Большой Медведицей - Владимир Санин

Проснулся я от безумного вопля у себя над ухом:

– Спасайтесь, медведь! Бегите, спасайтесь! Ой!

Я рванулся из гамака, но не тут-то было. Я решил, что запутался, рванулся сильнее, но безуспешно. Сзади послышалось рычание, и чье-то горячее, прерывистое дыхание согрело мне спину.

– Николай! Вася! – в ужасе закричал я. – Медведь!

– Что с тобой, друг мой? – участливо спросил Николай, подходя к гамаку.

– У него жар! – заявил Вася, щупая мой лоб.

– Что тебе приснилось? – удивилась Таня.

– Бедняжке, наверное, приснился медведь, – ласково сказал Николай. – Не бойся, деточка, он тебя не скушает, он ослятину не ест.

Кое-как я распутал веревки, которыми мои руки и ноги были привязаны к гамаку, и пообещал этой хохочущей компании, что месть моя будет ужасной. От этого компания развеселилась еще больше. Я выяснил, что вдохновителем возмутительной шутки был Николай, и решил при случае хорошенько его отблагодарить.

Сегодня у Васи был праздничный день – мы согласились под его руководством идти на охоту. Николай сказал, что он останется приводить в порядок машину, и посоветовал, когда Вася будет стрелять, прятаться за самые толстые деревья, иначе он не ручается за нашу безопасность.

Мы пошли в сторону от границы заповедника и углубились в лес. (Я уже рассказывал, как чувствовал себя в лесу, и поэтому не буду повторяться, тем более что вопросы пребывания в лесу подробно разработаны у братьев Гримм, Фенимора Купера и Солоухина. Отсылаю любителей лесных пейзажей к их произведениям.) Каждый из нас занимался своим делом. Нина собирала грибы, бросая их в привязанную к Лешкиной шее корзину. Лешка оказался отличным носильщиком, послушным и непритязательным. Кстати, и брал он недорого – полфунта сахару в день его устраивало. Таня, которая немного зазналась после своих рыбацких успехов, не отходила от Васи, перенимая его опыт. Она выговорила себе право первого выстрела, если первой увидит дичь. А я просто шел и беседовал с Костей, тем самым черненьким из Таниной гвардии. Он за нами увязался, и я не пожалел об этом, потому что Костя оказался отличным собеседником. Он мне рассказал одну историю о Полифеме, которую я выслушал с большим вниманием.

Месяца два назад в заповедник приехала киноэкспедиция, снимать фильм о жизни диких зверей. Незаурядным талантом проявил себя Лешка, способными артистами оказались и многие другие звери. Но буквально потряс киношников своей необычайной охотой сниматься медведь Полифем. Он совал свою черную морду буквально во все кадры, не отходил от юпитеров ни на шаг и угрожающе ревел, когда снимали не его, а другого зверя. Сначала все это киношников веселило, а потом стало раздражать, потому что зайцы, лисицы и прочая фауна наотрез отказывались сниматься в таких условиях. Видимо, не желали ссориться с Полифемом.

Медведя пробовали усовестить, объяснить ему, что он срывает график съемки, но тщетно: зверь упрямо ходил за режиссером, как тень. Тогда кому-то пришла в голову мысль, что все дело в конфетах, которые Полифем получал в награду за каждую съемку, и режиссер под страхом отчисления из штата запретил съемочному коллективу угощать медведя. Полифем никак не мог понять, что стряслось. Он ходил за киношниками по пятам, заглядывал в глаза и так жалобно урчал, что у всех буквально разрывалось сердце. Но тут обнаружилась другая беда: кого бы ни снимали – птиц, лосей, зайцев, индеек, – все голоса перекрывались ревом обиженного медведя. Когда режиссер узнал, что из-за этого испорчены сотни метров пленки, он совершенно вышел из себя.

– Вбейте ему в глотку кляп! – орал он. – Свяжите и бросьте его в чулан!

Добровольцев на это дело не нашлось. Съемки срывались. Полифем днем и ночью не отходил от аппаратов, питаясь, как дворняга, всякими отбросами.

Правда, несколько дней передышки подарила киношникам Тявка.

Это была собака величиной с зайца, которая жила у сторожа заповедника. Полифем боялся ее до паники.

Когда его, совсем маленького, привезли в заповедник, Тявка взяла над ним «шефство», и ужас перед этим шефом остался у Полифема навсегда. Стоило Тявке показаться – и Полифем, гроза заповедника, обращался в трусливое и позорное бегство, не разбирая дороги, потому что Тявка никогда не упускала счастливого случая куснуть своего старого приятеля за ляжку.

Однако Тявка почему-то киношников невзлюбила, и сторож, уступая их мольбам, буквально на руках тащил свою собаку на съемку. Тявка облаивала Полифема, тот немедленно удирал, и у киношников появлялась на часок-другой возможность спокойно работать. Но вскоре сторожу надоело таскаться с упрямым псом, и он перестал приходить.

Тогда режиссер объявил конкурс на лучшее предложение по избавлению от Полифема. Премия была довольно крупная, и мозги у киношников заработали. Оператор предложил дать Полифему ведро мороженого, чтобы он охрип. Полифем охотно съел мороженое и еще больше привязался к своим благодетелям. Только голос у него стал гуще, и теперь он трубил, как простуженный бас. Ассистент режиссера попробовал загипнотизировать медведя, но Полифем подумал, что его дразнят, и так хватил ассистента лапой по спине, что тот два дня охал. Пытался заработать премию и шофер. Он отвез косолапого километров за десять, сманил на землю конфетами и дал газ, но из этого дела ничего не вышло. Полифем съел конфеты и помчался за машиной, время от времени ее перегоняя и поджидая.

Режиссера охватило отчаяние. Он обзывал Полифема обидными словами, осыпал его проклятиями и стонал, что этот чертов медведь вгонит его в инфаркт. И тут кто-то предложил проделать такой опыт. Зная, что Полифем обожает сгущенку, ему подсунули большую банку с подмешанным сонным порошком. Медведь уснул, и его крепкой веревкой привязали к березке в нескольких километрах от места съемки.

Режиссер радовался, как ребенок. Он счастливо смеялся, объявлял направо и налево благодарности и целый день наверстывал упущенное. Его едва не хватил удар, когда наутро, хромая, явился Полифем, неся на спине привязанный веревкой двухметровый обломок березы.

И тут-то в голову режиссеру пришла спасительная идея. Теперь, когда бы Полифем ни появлялся, его всегда встречал бешеный лай Тявки. Медведь испуганно удирал. Через часок он осторожно наведывался и снова бежал, провожаемый собачьим лаем. Вскоре Полифем с горечью понял, что его враг твердо занял место боя, махнул рукой на конфеты и ушел на другой край заповедника.

Картину досняли спокойно. И лишь перед самым отъездом Косте удалось увидеть в руках режиссера маленький ролик магнитофонной ленты, на которой был записан лай собаки по кличке Тявка.

– Теперь, – заключил Костя свой рассказ, – Полифем ходит по лесу злой как черт. Недавно до смерти напугал одну компанию, которая отдыхала на берегу. Полифем подошел к ним, забрал со скатерти кулек с конфетами и ушел в лес. Один парень даже заикаться от страха стал. От этого медведя лучше быть подальше. Сюда, в этот лес, он не ходит, так что не бойтесь, дядя, – успокоил он, увидев, что я слишком внимательно слушаю концовку его рассказа.