Восточная миссия - Сергей Бортников

– Пока… Пока! – многозначительно уточнил генерал.

– В бою он незаменим, – решил настоять на своем упрямец Ле Маре. – Вспомните хотя бы оборону Льежа.

– Знаю… Я читал ваш рапорт… И, слово чести, заслуги Ляо не отмечены нами не потому, что он член Второго Интернационала…Просто еще не пришло время…

– Успокойтесь, господа! – решил прекратить спор король. – Вся ответственность за выполнение задачи будет возложена на майора Колона и капитана Ле Маре. Им и карты в руки!

– Есть!

46

Русские артиллеристы въехали в маленькую улочку предместья Перемышля и, повернув налево, совершенно неожиданно попали в гущу австрийских войск, выстроенных на обширном внутреннем поле.

Во главе каждого из полков стояли офицеры, на земле возле ног лежало личное оружие. У большинства винтовок разбиты приклады.

Австрийцы с нескрываемым любопытством молча разглядывали русскую батарею.

Тут же, у одиноко стоящей небольшой церкви, в резервной колонне стоял и 2-й пехотный полк; ружья были составлены в козлы.

На вопрос, где командир полка, кто-то указал на домик священника. Веверн взошел на крыльцо и наткнулся на мирно беседующую пару: молодую даму и офицера. Тот вытянулся в струнку и отдал честь. Но русский капитан проигнорировал приветствие. Барышня обиженно надула губки и вспыхнула яркой краской. Болеслав Вильгельмович сразу осознал свой промах и поспешил исправить его, приложив руку к козырьку фуражки.

А австрийские офицеры – сама любезность. Приглашают к себе обедать, охотно вступают в разговоры. Кто-то из русских спросил: правда ли, что генерал Кусманек улетел на аэроплане? Австрийцы обиделись. Один из них гордо поднял голову и твердо произнес:

– Комендант разделит участь своего гарнизона.

…Генерал оказался легок на помине.

Его автомобиль остановился на шоссе и адъютант, венгерский гусар, попросил разрешения проехать. Веверн лихо отдал честь. Кусманек чуть не выпрыгнул из машины, польщенный таким неожиданным проявлением уважения со стороны победителей.

47

6-я батарея расположилась биваком у одного из фортов. Произведенный австрийцами взрыв почти не повредил его: разрушена была только небольшая часть каменной кладки. Артиллерия, фланкирующие пулеметы остались на своих местах почти в полной исправности.

Прежде всего Веверна интересовали двенадцатидюймовые мортиры, из которых обстреливалась позиция его батареи. Болеслав Вильгельмович быстро разыскал их в глубоком бетонном бункере. К сожалению, восстановлению они не подлежали…

Констатировав сей печальный факт, капитан отправился в один из малых фортов Седлицской группы.

Подступы к нему защищались рядом зарытых в землю фугасов и несколькими широкими полосами проволочных заграждений, между которыми в изобилии были рассыпаны острые трехконечные шипы. Колючая проволока покрывала также слегка отлогие скосы и дно крепостного рва, одетого камнем. В его изгибе располагались казематы с пулеметами для продольного обстрела соответствующих участков.

За рвом, за валом, под стальными куполами стояли полевые пушки, охраняемые с флангов рядами пулеметов. В одном из куполов зияла крупная пробоина с широкой трещиной до самого низа от русского снаряда, осколками которого был сильно посечен ствол орудия.

Далее начинался крутой обрыв: вертикальная, в несколько саженей стена трехэтажной казармы, выходящей во внутренний двор, охраняемый скрытой в бетоне пулеметной батареей.

На дворе – две могилы, огороженные невысокой изгородью из белых стволов березы. Такие же белые березовые кресты, к которым прибиты две дощечки: «Два русских офицера» и «30 русских солдат».

Кто они, – эти неизвестные герои, с одними винтовками в руках преодолевшие столь невероятный путь, и здесь, у самой цели, расстрелянные невидимым врагом из скрытых в бетоне пулеметов?

Как выяснится позже – солдаты 73-го пехотного Крымского полка.

Австрийцы с честью похоронили их на том самом месте, какое русские богатыри залили своей горячей кровью…

Веверн разгуливал по крепости и размышлял, какая же причина заставила сдаться гарнизон, вооруженный столь мощной артиллерией, с запасом снарядов, которых хватило бы по меньшей мере еще на год осады?!

Да и с продовольствием дела были не так уж и плохи. На складах находилось достаточное количество заготовленного впрок конского мяса. Осталось также немного твердых, как камень, галет из белой муки, которые при умелом приготовлении быстро превращались в мягкий и очень вкусный белый хлеб.

Насколько удалось выяснить из разговоров с пленными, главной причиной сдачи Перемышля послужило падение дисциплины после неудачных попыток прорваться сквозь осаждающее кольцо русских войск на соединение со своими карпатскими армиями. В частях поднялся ропот, солдаты начали высказывать вслух свое неудовольствие, все чаще стали встречаться проявления межнациональной розни…

Пала дисциплина, пала и крепость.

48

В Перемышле Федулов, Чухломин и Зырянов встретились еще раз.

– Эх, сейчас бы по стакану бражки! – мечтательно бросил Григорий. – Так начальство вместо того, чтоб поднять боевой дух солдата, сухой закон на его голову придумало.

– Точно, – поддержал товарища Зырянов. – Сами, понимаешь ли, жрут водку в ресторанах под видом фруктовых напитков, а нашему брату – шиш!

– На! Хлебни! – улыбнулся Чухломин, протягивая Николаю флягу. – Я целый бидон этой заразы на австрийских складах нашел.

Тот припал к горлышку.

– Ох, и хороша сия штука, братцы…

– Дай мне! – не вытерпел Федулов. – И впрямь – хороша! Сливою пахнет!

– Э! Э! Мне немного оставьте! – взмолился Чухломин.

В честь взятия крепости солдатам было предоставлено немало личного времени, и друзья условились провести его вместе.

Расположились прямо в одном из фортов и, по очереди прикладываясь к фляге, не забывали вести задушевную беседу.

– Вот, скажите, братцы, почему мы их все время бьем? – рассуждал вслух Семен. – Вроде и техника у австрийцев лучше, и дисциплина крепше, а супротив нашего штыка – кишка тонка!

– Братства воинского у них нет! – отвечал умник Федулов. – Румыны ненавидят мадьяр. Поляки – русинов. А немцы – всех вместе взятых!

– И то правда! – соглашался Чухломин. – У нас говорят: сам погибай, а товарища выручай, а у них – каждый за свою шкуру трясется.

– Еще генерал Драгомиров учил: «Не думай о себе, думай о товарищах, товарищи о тебе подумают – вот первая воинская заповедь!»

– Драгомиров… Это тот, что командует корпусом?

– Не… Батяня его покойный… Михайло Иванович…

– И где ты такой умности набрался?