Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни - Александр Добровинский

Праздник для нас с питерской красавицей закончился поздним утром следующего дня. Не доходя до квартиры, Ленка начала орать уже в лифте…

– Да, мне кажется, это был правильный поступок с моей стороны, когда я не пошел на шантаж.

Лена удивленно посмотрела на меня:

– Я совершенно не об этом. Просто никогда не забуду твой взгляд на меня тогда на кухне, когда ты засучил рукава рубашки. Он был полон любви, желания и нежности. Ты посмотрел на мой только что сделанный маникюр, смокинг с полностью открытой спиной, на меня всю и сказал глазами (я так ясно это прочла!): «Счастье мое! Ты такая красивая! Иди отдыхай, я все сделаю сам». Я полюбила тебя еще сильнее в ту секунду и за тот эпизод нашей жизни прощаю тебе все.

Я слегка прирос к стулу. Вот это фантазия! Откуда Ленка выкопала этот взгляд? Что за бред? Я даже представить себе в ту минуту такого не мог. Какой-то сумасшедший дом! Что она несет?

– Да, конечно, все так и было. Но я всегда на тебя так смотрел. Ты что, не знала? А что ты мне прощаешь, дорогая?

– Твое отвратительное мерзкое поведение, когда ты просил переехать с тобой в Москву, а я отказывалась и говорила, что не поеду никогда!

– Извини, а что я сделал не так?

– Ты еще спрашиваешь? Тебе не стыдно? Ты что, так ничего и не понял? Надо было дать мне в глаз, взять за волосы, бросить на диван и сказать: «Кто спрашивает твое мнение, коза? Иди собирай вещи! Быстро!» А ты сюсюкал, уговаривал. Значит, не любил. Я много лет не могу забыть, как ты меня оскорбил своей омерзительной логикой.

Потрясенный такими открытиями и собственной ничтожностью, я сменил тему. Мы проболтали еще час, вспоминая общих знакомых и разговаривая о выросших в других браках детях.

По дороге домой Игорь, слегка поругивая московские пробки одиннадцати вечера, рассказывал мне, что со своей новой женой они понимают друг друга с полуслова. Рисковать машиной и любимым водителем, убеждая его, что мужчина, который понимает женщин, еще не зачался и никогда не появится на свет, было ни к чему. Лет через двадцать поймет сам. Или раньше?

Чем ближе я подходил к его палате, тем сильнее ощущал суету и беспокойство. Охранник посмотрел на меня суровым взглядом и, сосредоточившись на бабочке, спросил: «Александр Андреевич?» Кивнув, я ответил: «Нет, я Пафнутий Ильич» – и открыл дверь палаты. Будущий федеральный министр, пока в ранге первого зама, тихонько постанывал, лежа на кровати. Капельница выглядела так же уныло, как и бюджет вверенного министерства, но все это блекло по сравнению с государственным лицом чиновника. Не знаю, как у врачей, но у меня лицо Николая Петровича вызывало аппетит. Свою молодость в Париже я часто проводил за поглощением steak tartare в разных заведениях «Города Света» до тех пор, пока не прочел ужасающую статью о том, что сырое красное мясо безумно вредно. Вредителем я быть совсем не хотел, но воспоминания о былом и о былых не выветрились никогда. Так вот, лицо Николая в тот вечер было очень похоже на когда-то любимое блюдо.

Увидев меня, Коля улыбнулся ухом, потому что остальную гримасу улыбкой назвать было трудно, и, шевеля распухшими синими губами, поздоровался с близким другом.

– Только не говори, что совет министров не принял твой план развития отрасли.

– Не смеши меня. Мне больно. Сломаны четыре ребра, – полушепотом вещал Николя. – Ты мне очень нужен. Я все расскажу. Помоги.

Так как следующие привычные позывные, а именно «спаси и сохрани», не прозвучали, я передвинул стул поближе к остаткам его головы и, наклонившись к сизым губам, начал слушать рассказ. История вырисовывалась следующая.

Примерный муж и семьянин, автор четырех очаровательных детей, покупал своей супруге подарок на Восьмое марта в ЦУМе. Внезапно он заметил, как на него, не отрываясь, смотрят две девушки. Наконец та, что постарше, решительным шагом подошла к государственному и Зининому мужу и, чуть улыбаясь, спросила: «Моя дочь уверяет меня, что вы – Николай Старшинов. А я говорю, что этого не может быть, и такой известный человек не будет просто так без охраны ходить по какому-то магазину». И затем, практически не останавливаясь, прокричала: «Ляля, Ляля! Это он!» А уже через пять минут Коля, как наевшийся ослик, вместе с Надей и Лялей весело болтали около выхода. Девочки объяснили Николаю, что единственный человек, которого они уважают и смотрят по телевизору, это он, что Николос – надежда всей России, и что они купили папе подарок на день рождения, но если произошло чудо, и их кумир попался им на жизненном пути, то галстук Prada просто не имеет права висеть на другой шее, кроме как на ослиной, то есть Колиной. Джентльмен Колька, естественно, пригласил дам в ближайшее кафе на бокал шампанского отметить знакомство. Маман сказала, что придет через полчаса, так как вместо галстука надо теперь купить мужу шарфик, и она воссоединится со всеми в кафе Vogue сразу после этого. «Вдова Клико» помогла рассказать Олечке, что она студентка, но вынуждена работать моделью, для того чтобы не зависеть от состоятельных родителей. Мама пришла в кафе через два часа, пригубила остатки шампанского из третьей бутылки, застав кумира семьи, доказывающего умирающей от смеха дочери, что Ко-Ля на самом деле – аббревиатура имен Николай и Ляля. А еще через неделю Старшинов влюбился так, как не любил никогда. Правильно говорят французы: «Когда мы любим в первый раз, нам кажется, что мы любим в последний. А когда мы любим в последний раз, нам кажется, что мы любим в первый».

Еще через месяц, устав от суеты и стесняясь гостиниц, Николай снял шикарную квартиру и поселил туда студентку. Смущало, радовало и потрясало одно. Чего греха таить, несколько раз с друзьями, будучи на охоте, егеря, кроме кабанов, подгоняли в охотничье хозяйство высококачественных серн. Но даже с ними Николаю не было так хорошо, как с Лялей. Он улетал в космос и возвращаться с орбиты совершенно не хотел. Самому себе сексуальный гигант объяснял все простым и незамысловатым термином – Любовь. С большой буквы. Надо отдать должное, Ляля действительно была хороша. Причем вся. Я видел фото в телефоне. Во всех видах. Поверьте. Публиковать смысла нет. Цензор умрет. Так вот, влюбленный Николай стал жить на два дома, с тоской посматривая на боевую подругу Зинку, которой и присниться не могло, что вытворяют с ее мужем ночью. А иногда утром, днем и вечером. Дело шло к разводу и к окончанию пятого миллиона долларов издержек. Как ни странно, на перемене акта гражданского состояния никто не настаивал: Зинаида Григорьевна – потому что ничего не знала, Николай – потому что чуть побаивался разницы в двадцать пять лет и Ляля – непонятно почему. Ее аргументы были, в общем-то, логичны. Первый: их счастью не суждено сбыться из-за его работы. Люди из нехороших органов наговорят про нее кучу гадостей, все наврут, а он поверит. Главный пример? Что позволено Юпитеру, бычку – dem bolt. Второй: нужно будет все оставить старой калоше, которая, кстати, совсем не калоша, но в сравнении с моделью заметно проигрывала.

Третий: она для него игрушка и будет брошена через несколько лет. А пока придется отдать лучшие годы. Аргумент? Аргумент. Николай сходил с ума, не понимая, за что на него свалилось такое счастье. Ляля была потрясающе красива, умна, чрезвычайно сексуальна и совсем не алчна. Это же он сам хотел потратить на нее все деньги, она практически никогда ничего не просила. Мало того. Ради него она пошла на разрыв с родителями. Короче говоря, чем больше Ляля не хотела замуж, тем серьезнее Николая тянуло под венец. Бедные предки так переживали, что их единственная дочь бросила ровесника Ваню и начала жить со «стариком», что не выдержали и уехали с горя навсегда куда-то в Азию. По мнению несчастной Ляли, выход был один – надо обезопасить себя и набрать на всех коллег компромат. Это раз. Тогда если кто и пикнет, то быстро замолчит. Договориться с калошей заранее, сделав две вещи: брачный контракт и страховку. Это два. Ну и наконец стать министром. Не главное, потому что любить она его будет любого, хоть замминистра, хоть министра, и даже премьера, но все-таки это – это три.