Где ты? - Марк Леви

— Да никак!

— Послушай, душа моя, если ты еще не стал импотентом, то в твоей жизни наверняка что-то происходит.

Он вернул ей комплимент. У нее нет на это времени, возразила Сьюзен, хотя призналась, что пару раз чуть было не закончила вечер в объятиях мужчины после посиделок в баре, но лишь потому, что искала утешения. Он привел тот же довод, объясняя свой статус одиночки. Сьюзен снова пошла в наступление, на сей раз осторожней, и задала вопрос иначе. Он рассказал об ужинах с Мэри Готье-Томсон, журналисткой из Cosmopolitan, которую он три раза в неделю провожает до дома, чем и исчерпываются их отношения.

— Должно быть, она задается вопросом, все ли с тобой в порядке.

— Она тоже не предпринимает никаких шагов!

— Это ты здорово сказал! А что, теперь принято, чтоб первый шаг делала женщина?

— Ты что, толкаешь меня в ее объятия?

— Мне кажется, тебя и подталкивать-то сильно не надо.

— Тебя это устроит?

— Странный вопрос.

— Сомнения, они, знаешь ли, гложут, Сьюзен. Гораздо легче, когда кто-то решает за тебя.

— Решает что?

— Не оставлять тебе надежды.

— А вот это уже совсем из другой оперы, Филипп. Для такой истории требуется, чтоб подходящие друг другу люди встретились в подходящий для этого момент.

— Да уж, чего легче — сослаться, что время, мол, неподходящее, но каждый раз именно здесь и сейчас судьба вынуждает нас принимать решения.

— Ты хочешь знать, скучала ли я по тебе? Скучала! Часто? Почти все время, вернее, когда выдавалась свободная минута, и, хотя это покажется тебе глупым, я также знаю, что еще не готова.

Схватив его руку, она прижала ее к щеке. Филипп не сопротивлялся. Сьюзен прикрыла глаза, и на мгновенье ему показалось, что еще немножко и она сломается. Ему хотелось, чтоб этот миг нежности длился долго-долго, но голос из громкоговорителя уже объявлял об их разлуке. Еще несколько секунд она не шевелилась, словно не слышала объявления. Он взглянул на нее вопросительно. Сьюзен сказала, что знает, слышала. Она посидела еще немного, положив голову ему на руку, потом резко выпрямилась и потянулась, продирая глаза. Они встали, он обнял ее за плечи, неся рюкзак в свободной руке. В коридоре, ведущем на посадку, она поцеловала его в щеку.

— Ты должен попытать счастья с этой твоей подружкой, великим репортером женской моды! Ну, если, конечно, она этого стоит. Во всяком случае, ты-то уж точно достоин большего, чем жалкое одиночество.

— Но мне и одному хорошо.

— Перестань, я слишком хорошо тебя знаю, ты терпеть не можешь одиночества. Филипп, мысль, что ты меня ждешь, греет душу, но она слишком эгоистична, чтобы я могла с ней согласиться. Я и вправду не очень уверена, что мне однажды захочется жить с кем-то вместе. И пусть даже я совершенно уверена, что если это случится, то этим кем-то станешь ты, все равно делать ставку на будущее нечестно. В конечном итоге ты меня возненавидишь.

— Ты закончила? Опоздаешь на самолет! Они побежали к дверям, слишком быстро приближающимся.

— И потом, небольшой флирт тебе не повредит!

— А кто тебе сказал, что это будет флирт?

Она лукаво погрозила пальцем, посмотрела на него и сказала:

— Вот он!

Потом повисла у него на шее, чмокнула в шею и побежала к трапу. Обернувшись напоследок, она послала ему воздушный поцелуй. Когда она исчезла, Филипп пробормотал:

— Многоточие до следующего года…

Вернувшись домой, он решил не поддаваться грусти, взял трубку и попросил секретаря Cosmopolitan соединить его с Мэри Готье-Томсон.

Вечером они встретились возле небоскреба. Мерцающие разноцветные огни причудливыми бликами расцвечивали прохожих на Таймс-сквер. В полутьме кинозала, погруженного в историю «Женщины под влиянием», он коснулся ее руки. Два часа спустя они поднимались пешком по 42-й улице. На перекрестке с Пятой авеню он взял ее за руку и повлек за собой, перебегая улицу перед потоком машин. Желтое такси отвезло их в Сохо. В «Фанелли» они съели один салат на двоих, обсуждая фильм Кассаветеса. У дверей ее дома он обнял ее и на мгновение коснулся губ.

Много дней подряд не переставая лил дождь. Вечерами порывы ветра неизменно предвещали грозу, и по ночам она бушевала в долине. По улицам стремительно неслись потоки воды. Подбираясь к домам, вода размывала хлипкие фундаменты. Вода протекала сквозь крыши, заливая жилища. Но крики и смех детей, называвших Сьюзен «маэстрой», по-прежнему звенели в те часы, когда она вела уроки в сарае, который заменял им школу. Во второй половине дня она обычно садилась в свой новый джип «вагонер», более покладистый и маневренный, чем ее старый «додж», о котором несмотря ни на что она вспоминала с сожалением, и отправлялась в долину развозить медикаменты, продовольствие, а иногда и официальные документы, которые она помогала заполнять. Изматывающие будни порой уступали место праздникам. В такие вечера Сьюзен отправлялась куда-нибудь в бар, где мужчины пили пиво или любимый местный напиток гуахо. Чтобы справиться с одиночеством и тоской гондурасской зимы, наступившей раньше обычного, Сьюзен иногда заканчивала ночь в постели мужчины, не всегда одного и того же.

10 ноября 1977 года

Сьюзен,

именно с тобой мне хочется поделиться этой новостью. Мою первую рекламную работу только что купили. Через несколько недель мой проект превратится в гигантский плакат, развешанный по всему городу. Мы рекламируем Музей современного искусства. Когда плакаты напечатают, я пришлю тебе один, и ты будешь изредка обо мне вспоминать, еще я пришлю тебе статью, которую опубликуют в профессиональном журнале, для которого я только что давал интервью. Мне недостает твоих писем. Я знаю, что ты по уши занята, но знаю также, что это не единственная причина твоего молчания. Я действительно по тебе скучаю, и, наверное, мне не стоит об этом говорить, но мне не хочется играть с тобой в догонялки.

Я надумал весной приехать к тебе в гости и чувствую себя виноватым, что мне раньше это не пришло в голову. Я эгоист, как и все. Хочу приехать посмотреть на твой мир, понять, что именно удерживает тебя вдали от нашей жизни и всех откровений нашего детства. Парадокс твоего вездесущего отсутствия: я часто вижусь с подружкой, о которой тебе рассказывал, всякий раз провожаю ее до дома и сбегаю. Зачем я тебе это пишу? Потому что меня до сих пор преследует ощущение, что я предаю какую-то невысказанную надежду. Мне нужно избавиться от этого. А может, мои письма к тебе — это попытка проснуться?

Вполне возможно, завтра ты вернешься, но какбы мне хотелось, чтобы этого ожидания никогда не было, не слышать слов, какие ты наверняка мне скажешь, или научиться пропускать их мимо ушей.

Нет, я не приеду к тебе весной, это скверная мысль,даже если мне до смерти хочется это сделать. Мне кажется, что мне нужно отдалиться от тебя, и поперерывам в твоих последних письмах я чувствую, что в этом ты вполне со мной согласна.