Рыба гниет с головы - Кирилл Казанцев

Девушка появилась в дверях кабинета ровно в семь часов вечера, как Олег и просил по телефону. Самыкова ему нравилась. Точнее, она была в его вкусе – любил он таких чуть полноватых, с округлыми формами. Очень ему нравилось, когда платье или юбка обтягивают попку и пышные бедра. Он сразу мысленно начинал представлять, как прижимается к ним, как его рука скользит по этому бедру, все выше и выше забираясь под платье. К его большому огорчению, Галина пришла в джинсах, и впечатление было испорчено.

Стараясь не смотреть в вырез ее футболки, оперативник задал несколько новых вопросов о приметах грабителей и записал все в бланк объяснений. Потом взял новый бланк и заполнил его на предмет проведения опознания по фотографиям. Юридической силы этот документ не имел, поскольку данное действие является сугубо следственным, но Олегу хотелось положить в дело лишнюю бумажку и показать видимость активной работы. Он на планерке скажет, что не просто вызывал Самыкову и предъявлял ей фотографии, он еще и ее реакцию зафиксировал.

Самыкова вела себя как-то странно, немного даже неприязненно по отношению к оперативнику. Ее можно было понять – она пострадала, перенесла стресс, а ее дергают в который уже раз по идиотским поводам, по двадцать раз задают одни и те же вопросы, суют под нос какие-то фотографии. Фоторобот же составили, вот и ловите.

Если честно, то Саблин, не осознавая этого, был даже зол на девушку. Его попытка порисоваться перед ней, показать свою крутизну оперативника уголовного розыска, возможно, пригласить ее на свидание закончилась полным провалом. Никто на него с восхищением не смотрел. Более того, Самыкова все время поглядывала на часы, всем своим видом показывая, что ей не терпится уйти из этого кабинета и от этого бестолкового оперативника.

Лейтенант Володька Кривич, с которым Олег делил кабинет, забежал с деловым видом и с любопытством посмотрел на Галину. Порылся в бумагах, которые достал из сейфа, что-то нашел и быстро убежал. Минут через пять снова вернулся, снисходительно посмотрел на молодого опера и, кивнув на дверь, поманил пальцем:

– Ты чего ее выдернул, зацепки есть?

– Какие там зацепки, – махнул рукой Олег, – «висяком» дело пахнет. Петрович завтра будет требовать новый план работы, а у меня… Опять представление на звание задержат.

– Эх ты! – постучал кулаком Володька Олегу по лбу. – Че ты теряешься, давно бы сказал, что у тебя все глухо. Учиться надо у старших товарищей! Давай поднажмем на нее и «крутанем» на причастность. Все они там повязаны, в этих коммерческих конторах. Думаешь, зря она на работу туда попала? Зуб даю, что она с этими двумя грабителями была в сговоре!

– А если нет? – на всякий случай спросил Олег, который почувствовал надежду хоть на какой-то успех и уже загорелся идеей.

– У этой жопы не убудет, – уверенно проговорил Кривич. – Видал, какую отъела! Будет сотрудничать со следствием – получит пару лет поселения. Тоже мне, проблема! Она там в ломбарде столько нахапала, что не грех маленько и растрясти жиры.

Олег не стал спрашивать, каким это образом приемщица может в ломбарде что-то нахапать. Но если Кривич говорит, значит, знает. Он в уголовке работает второй год, всякого насмотрелся.

– Ты, главное, поддерживай линию, – понизив голос, предложил Кривич. – Я буду напирать, а ты поддакивай. Ну и экспромта добавляй. Главное, не ссы! Мы полиция, против нас никто не попрет, мы в городе хозяева!

Оперативники вернулись в кабинет. Саблин был возбужден, потому что эта девушка, которая посматривала на него неприязненно, свысока, сейчас окажется в его власти и начнет смотреть на него иначе. Власть над человеком пьянила, кружила голову почище шампанского или домашней настойки.

Он прошел мимо Галины и уселся на свое место. Девушка посмотрела на его лицо и побледнела, наверное, интуитивно почувствовала изменение в ситуации. А когда сзади вплотную подошел второй оперативник и положил ей ладонь на шею, она уже откровенно испугалась.

– Ну, че, подруга дней моих суровых? – с нагловатыми интонациями произнес Кривич. – Может, закончим дурочку валять?

Самыкова вытаращила глаза и всем корпусом развернулась к человеку, который стоял за спиной. Потом задергала локтем, пытаясь сбросить с шеи его нахальную руку, губы девушки дрожали, и произнести первое слово она смогла далеко не сразу.

– Убери руки! – наконец выпалила Галина. – Что вы себе позволяете?..

Но Кривич был не новичком в таких делах, в отличие от малоопытного Саблина, умел вести допросы в нужном для себя русле. Он грубым рывком схватил девушку пятерней за щеки и повернул голову лицом вверх. Его пальцы сжимались все сильнее и сильнее.

– Ты, сука! – заорал он в лицо девушке, брызгая слюной. – Я с тобой нянчиться не буду! Быстро говори, с кем и когда договорилась! Кто твои подельники, которых ты пустила внутрь? Или говоришь сейчас, или я тебя лет на десять определю в колонию, поняла?

– Вы что, с ума сошли, что ли? – отбиваясь обеими руками, стала вырываться Самыкова. – Перестаньте сейчас же! Я на вас начальству пожалуюсь… не могут преступников найти, а сами…

Договорить ей не дали. Жестокий и унизительный удар по затылку заставил девушку лязгнуть зубами и качнуться всем телом вперед. Ей было не столько больно, сколько страшно оттого, что это все не шутка, что все серьезно и что эти двое считают ее в своей власти. Галина не успела отреагировать на удар, как ее схватили за волосы и снова дернули лицом вверх. Теперь глаза Кривича были уже не наглыми, а страшными, жестокими. Он так рванул Галину за волосы, что из глаз девушки хлынули слезы.

Олег не находил себе места. Он с удовольствием наблюдал, какая перемена происходит с этой независимой своенравной девицей. Сначала она удивилась, потом испугалась, теперь же он хотел, чтобы ее обуял ужас, чтобы она смотрела на него, пусть и вместе с Володькой, как на самую страшную угрозу в ее жизни. И когда девушка стала сопротивляться, когда Володька ударил ее по голове, Олег схватил Галину за руки, чтобы она не стала царапаться и вообще не мешала им «работать». Через секунду опьянение своей силой, властью над ней захлестнуло до такой степени, что Саблин не удержался и сильно ткнул девушку тремя пальцами, сложенными щепотью, в солнечное сплетение.

Галина хотела кричать, звать на помощь, но не могла произнести ни звука, губы ее не слушались. Она только со стоном выдыхала и в голос рыдала. Все, что с ней происходило, было до такой степени жутко, до такой степени нереально, что не укладывалось в голове. Эти обвинения, это поведение молодых офицеров полиции, то, что ее били… по лицу, в живот, дергали за волосы, снова били – и по спине, и по пояснице. Ей выламывали пальцы, надавливали под ухом на болезненные точки, зажимали рот и нос, чтобы нечем было дышать. И требовали одного и того же: признания, признания, признания…

Саблин уже не стеснялся в своих действиях, упиваясь своей силой и властью. Несколько раз борясь с девушкой, он задевал руками ее грудь, но не почувствовал сексуального возбуждения. Его переполняло совсем другое возбуждение, во много раз сильнее. Он причинял боль, он был волен повторять это снова и снова, а мог и прекратить. Он осознанно выбирал точку на теле, нажатие или нанесенный удар в которую вызовут особенную боль. И он делал это снова и снова, требуя признания.