Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков

революционными призывами и в то же время эстетическими утопиями, основывающимися на произвольном утверждении о том, что «красота спасет мир».

Это устанавливает и атмосферу социального оптимизма, ибо тем самым обосновывается идея социального взаимодействия, т. е. складывается новый набор понятий как отражение специфического для цивилизации миропонимания, строятся конструкции социального поведения, формируется механизм «исторической памяти», формулируется концепция социального архетипа, на основе которого устанавливаются различные виды отношений между индивидами, и этот архетип «существует вне времени, он выступает как основание, как точка опоры для развития теории социальной обусловленности поведения любого существа». Чтобы апокатастасис произошел, необходимы целенаправленные поступки людей на земле.

Отсюда особое и еще большее значение приобретают Слово и Текст. Все сочинения начинают различаться, прежде всего, по отношению к Истине: богодухновенные (сам канон), посвященные ему и профанные, или иначе, «небесные» и «земные». Истинными, правильными и жизненно необходимыми для человека, разумеется, являются те, которые связаны со Словом Божьим. В основе их лежит «Слово»: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1 : 1 и сл). Эта культурообразующая идея нашла филигранное воплощение в Асерет Диброт (Десяти Заповедях) и создала первый вариант Книги Книг – Тору (Пятикнижие Моисеево), которая на ее основе создает необходимый комплекс «программных» идей и понятий (теоцентризм, творение, первородный грех, завет, история, промысел Божий и др.), обосновывающих не только легитимность происхождения цивилизации, но и перспективность ее дальнейшего развития. Слово, бывшее у Сверхличности, «плоть приняв», через эманацию Божию воплотилось в книгу и стало, таким образом, социальным фактором. Именно книге, которая соборна, в цивилизации принадлежит особая роль в процессе превращения хаоса в космос, в сохранении социальной памяти и начале «строительства царства Божьего на земле». С точки зрения общей теории коммуникации перед нами одна из первоначальных форм существования и распространения семантической информации, предназначенных для восприятия общественным сознанием.

В этом плане книга будет и двоесущна, ибо содержит Божественную «волю», но передает ее словами человеческими и обращена к человеку. Она и подобна мифологическому Янусу, ибо один «лик» ее обращен в прошлое, а другой в будущее, и именно она является узлом времени, когда пытается не только заниматься человековéдением (познанием человека через призму его «завета» с Богом), но и человековедéнием (воспитанием человека). Здесь же мы видим зарождение представления о книге как диалектическом единстве содержания (социально значимой информации), семиотической сферы (язык, жанр) и материальной формы (скрижали – луах, свиток – сефер). Это видно и по структуре «заветов». Сама аббревиатура «Ветхого Завета» Танах (ТаНаХ) указывает на три части (Тора невиим ве кетубим): собственно Тора (Учение, Закон), Невиим (Пророки) и Кетубим (Писания): Закон – Прорицание как предупреждение – варианты решения конкретных проблем. «Новый Завет» также содержит Истину (Евангелия), историю распространения Истины (Деяния апостолов) и рассмотрение конкретных проблем, порождаемых «новым знанием». Ветхий Завет «прочитывается», естественно, сквозь призму «истины» Христа. Любопытны слова М. Лютера:

«Ветхий Завет – это завещание Христа, которое по его воле было вскрыто после его смерти и прочитано, и провозглашено повсюду посредством Евангелия».

Фактически здесь закладывается и представление о «литературе». Как и в античной (римской) культуре, литература – это написанное, запечатленное, т. е. попавшее на скрижали истории, являющееся основой образованности и учености, она есть универсальная и единая для всех подборка текстов, «канон».

Христианство как жестко фиксируемая литература и есть, строго говоря, попытка остановить культурное «наводнение» периода возникновения цивилизации («мира») за счет усилившейся необычайно конвергенции культур («столпотворение богов») и направить культурные потоки, большей частью уже представленные в письменной форме, в единое и единственное русло.

На это указывает и само значение слова «литература». К настоящему времени этот термин в результате длительной и сложной эволюции приобрел, можно сказать, избыточную полисемантичность. Как всегда в подобных случаях, есть смысл обратиться к базовым его значениям, которые и позволили в свое время литературе сформироваться как особой сфере культуры. Само понятие латинского происхождения (от littera – буква), и именно в латинской культуре появилось первое его значение, исходное: все написанное, письменность. Это инициативное значение и его задача – отделение письменной (искусственной, техно) культуры, полученной при помощи богов, от устной, профанной. Формирование этого значения свидетельствует о периоде противостояния устной и письменной традиций. Но здесь же исток особой роли (ролей?) литературы, направленной на консервацию текстов и их противостояние находящейся в кризисе устной традиции, а в более широком смысле на противостояние письменной традиции (идеологии) устно-ментальной (психологии). Именно психология – хранительница коснеющей традиции, хотя в ней – то и формируется новое мироощущение, противостоящее прежнему миропониманию. В итоге нужен их консенсус. Их «встреча» и даже «брачный союз» неизбежны, но именно в «медовый месяц» и решается проблема, кто же будет главой новой «семьи».

Как раз религия и пытается изначально блокировать эту конфронтацию и направить всю «энергию» «молодоженов» не внутрь «семьи», а вовне, в общество, чтобы способствовать ликвидации хаотичности его развития. Причем пытается делать это и в отношении их «детей» – науки, идеологии, информации.

Одной из серьезнейших опасностей для общества становится максимальный, избыточный интеллектуализм новых текстов, которые максимально отрываются от образного восприятия мира. Избавление от этой опасности идет с помощью максимального отчуждения основной массы общества от «ученой» культуры, которая становится объектом изучения избранных, священников и монахов, которые в то же время берут на себя функцию «толкования» и популяризации этих текстов. Сама литература постепенно становится жесткой структурой, когда из первоначального текстового хаоса рождается небольшое количество текстов «о главном». Так, вместо первоначальных сорока Евангелий в итоге остается всего четыре. Это связано, прежде всего, с тем, что «строящаяся» «ученая» культура обязательно стремится к абсолютизации своей «истины» и редукции «бесполезного» знания. Христос не рассматривает проблему происхождения мира не только потому, что о ней достаточно подробно говорится в Торе, на которую он опирается, но и потому, что на этот вопрос невозможно ответить в принципе и потому он относится к разряду бесполезных. И Будда объявляет подобные вопросы бесполезными.

Понятно, что сама по себе литература появляется задолго до складывания мегацивилизации. Уже во времена Гомера она оформляется не произвольно, а представляет собой запись и определенную этико-дидактическую обработку популярных мифов. Поскольку этот процесс идет у различных народов, можно говорить, что первоначальная литература является своеобразной составляющей формирующегося в различных цивилизациях историко-культурно-географического «атласа». Гомер прекрасно дополняет Библию, «записки» Сыма Цяня, «историю» Геродота и «Географию» Страбона. Именно миф во многом становится исходным моментом для формирования «литературы» (трагедия – комедия) и «права». Цивилизационная религия (христианство) добавляет эсхатологически очень важные свидетельства о Христе, конце света, алгоритме и истории движения «истины» («Деяния»).

Литература активно использует