Шах королеве. Пастушка королевского двора - Евгений Маурин

– Боже мой!.. Ваше величество, ваше величество. Да как же я не сообразил, не догадался сам! Что я только наболтал вчера?! О, простите, простите, ваше величество!

– Встаньте и успокойтесь, милый герцог! – сказал Людовик, подходя к юноше и похлопывая его по плечу. – Вам не в чем извиняться и не в чем раскаиваться. Хотя ваш юный задор слишком отзывает провинциализмом, да еще гасконским, но вы ярко доказали вчера, как сильно развиты в вас чувство чести, преданность вашему королю и как дорожите вы чистотой и незапятнанностью своего имени. Это очень дорого теперь, когда рыцарские традиции глохнут и вянут в нашей аристократии. Такие люди, как вы, нужны трону! Так встаньте же! Однако я голоден, господа! Надеюсь, что вы тоже с удовольствием позавтракаете. Приглашаю вас обоих разделить мою трапезу! За едой да за кубком вина смущение и неловкость скорее рассеются! Милый Гиш, распорядись, чтобы нам накрыли… только не здесь, а лучше рядом, в маленькой гостиной!

Через несколько минут все трое уже сидели за столом. Людовик был так весел, прост и мил, так очарователен в роли любезного хозяина, угощающего друзей, что Ренэ Бретвиль быстро отделался от первоначального смущения и выказал себя приятным собеседником и застольным товарищем.

В промежутках между тем или иным кушаньем Ренэ, по просьбе Людовика, показал несколько фокусов, в которых зрители не знали, чему более дивиться: ловкости Ренэ или изумительной твердости стали его шпаги. Так, например, Ренэ подбрасывал монетку и пригвождал ее ударом шпаги к стене. Затем он пофехтовал немного с Гишем и доказал, что не напрасно хвастал своим мастерским уменьем владеть оружием: за две минуты он три раза выбил у графа оружие из рук, а Гиш ведь был признанным мастером шпаги! В заключение юноша разошелся до того, что даже рассказал несколько гасконских анекдотов, заставивших Людовика и Гиша от души посмеяться. Словом, к концу завтрака юноша окончательно расположил к себе влиятельных собутыльников.

Когда голод был окончательно утолен и место сытных блюд заняли фрукты и сласти, Людовик сказал, чокаясь с Гишем и Бретвилем каким-то фантастическим ликером, изготовленным и преподнесенным ему монахами:

– Ну, а теперь поговорим о деле. Итак, милый герцог, вы прибыли в Париж искать счастья. Ну, что же! Вы имеете все права на это счастье! Вы умны, воспитанны, хорошо владеете оружием, отважны и происходите из… Кстати, повторите-ка мне свое звучное, длинное имя!

– Ренэ Бретвиль, маркиз де Тарб, герцог д'Арк, к услугам вашего величества!

– Отличное имя, клянусь Богом! Однако… вот что меня удивляет: имя Бретвилей мне как будто знакомо, но о герцогах д'Арках я, хоть убей, ничего на могу вспомнить!

– Да… тут есть одно обстоятельство, ваше величество! Сан герцога д'Арка был действительно пожалован моему деду, только… официальных патентов дед вследствие своей неловкости так и не получил!..

– Как же это случилось?

– Уж не знаю, как и рассказать это вашему величеству! Дед отличался солдатской откровенностью и слишком резко высказался об особе, близкой по крови вашему величеству!

– Друг мой, да меня ведь тогда не было на свете! Если не ошибаюсь, вы упоминали что-то о сражении короля Генриха с герцогом Майеннским, а это было в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году, тогда как я родился почти через полсотни лет после этого!

– Дело касалось августейшей бабки вашего величества…

– Королевы Марии Медичи? Друг мой, в таком случае я уже заранее начинаю уважать вашего деда, и вы можете смело повторить мне его слова! Королева Мария достаточно насолила и моему отцу, и Франции, чтобы ее имя не вызывало во мне особого благоговения… в тесном дружеском кругу хотя бы!

– В таком случае… если такова воля вашего величества! Надо вам сказать, что мой дед был большим другом вашего деда, короля Генриха Четвертого…

– Желаю того же и для внуков! – любезно произнес Людовик, приподнимая в знак тоста рюмочку с ликером.

– Крепин Бретвиль, сын престарелого маркиза де Тарба, – начал свой рассказ Ренэ, – был в числе молодых гасконцев, сопровождавших юного Генриха Наваррского ко двору короля Карла Девятого, на сестре которого, прекрасной Маргарите, он должен был жениться. Генрих Наваррский очень любил Крепина и всегда советовался с ним в серьезных случаях. Но нередко бывало, что он сердился на Крепина и грозил отослать его обратно в Наварру. Это происходило в тех случаях, когда Генрих задумывал какое-нибудь забавное приключение или новую любовную интригу а мой дед категорически отказывался принять в этом участие и разражался суровой проповедью…

– Что делало его ужасно неудобным, знаю по личному опыту! – со вздохом отозвался Людовик.

– Тем не менее, – продолжал Ренэ, – Крепин остался при короле и пережил с ним все тяжелые эпизоды – Варфоломеевскую ночь, бегство из Парижа (1576 г.); затем он сражался с королем бок обок при Кутра (1587 г.), осаждал вместе с ним Париж и в 1589 году был чуть ли не главным виновником победы при Арке. О последнем эпизоде дед всегда рассказывал очень кратко: он был скуп на похвалы себе. Но и из его краткого рассказа можно было вывести, что Крепин де Бретвиль, тогда уже маркиз де Тарб, совершил немалое геройство: заметив обходное движение, предпринятое врагом против слабо защищенного крыла армии короля Генриха, мой дед с десятком всадников кинулся наперерез, и хотя пал, пронзенный десятком смертельных ран, но успел задержать врага и дал Генриху возможность принять нужные меры и выиграть сражение.

Деда замертво унесли в его палатку. Однако могучий организм взял свое, и герой Арка выжил. Перед тем как выяснилась возможность отправить моего деда на родину для окончательного излечения, Генрих Четвертый со слезами обнял его, опоясал своей шпагой – вот этой самой – и пожаловал саном герцога д'Арка. Тут их дороги на время разошлась: у короля Генриха было много хлопот с утверждением своего трона, а деду пришлось долго лечиться, надо было приводить в порядок имущественные дела, а затем он задумал жениться.

Прошло лет семь-восемь; у деда уже был двухлетний мальчишка, которому надлежало поддержать имя и честь рода Бретвилей, а дела шли все хуже. Несколько неурожаев прибавили немало бед, уже внесенных гражданскими неурядицами прошлых лет. Дед совсем решил было ехать к королю Генриху и напомнить о себе, как вдруг пришло известие, которое взволновало и даже ошеломило деда: воспользовавшись тем, что власть короля начинала окончательно устанавливаться, Генрих задумал развестись с королевой Маргаритой и стал присматривать себе другую невесту!

Дед всегда был страстным поклонником королевы Маргариты. Он говорил, что никогда не встречал более обаятельной, умной и сердечной женщины. Конечно, он не закрывал глаза на ее недостатки. О том, что королева Маргарита меняет друзей как перчатки, открыто говорила вся Франция. Но в этом деле винили исключительно короля Генриха. И в период сватовства, и даже в первые дни медового месяца, не говоря уже о дальнейших годах, король открыто изменял супружескому долгу. А между тем дед утверждал, что королева Маргарита на первых порах искренне любила красавца Генриха и, не оскорби он ее священнейших чувств, была бы верна ему. Виноват был король еще в том, что не только закрывал глаза на интрижки своей супруги, но даже поощрял их, пока… пока Маргарита была ему нужна. Затем, когда важная ступенька к трону французских королей была уже пройдена, король Генрих решил отбросить свою супругу как негодную ветошь! Прежде он вполне мирился с интимной жизнью жены, а теперь хотел построить развод именно на том, что сам поощрял! Может быть, это было очень тонко в политическом смысле, но Бретвили всегда были солдатами, а не политиками.