Здесь обитают призраки - Джон Бойн

За спиною я услышала приближающиеся шаги; мороз подрал меня по коже, я вздрогнула и развернулась, но шаги постепенно затихли и вовсе умолкли. Престарелая дама исчезла, но то не могла быть ее поступь: у скамьи ее стояла пара тростей, а шаги полнились молодой резвостью.

Я поднялась, приблизилась к кафедре, где мне предстала раскрытая книга — сборник библейских стихов на каждый день года, — и прочла сегодняшние строки: «А тем сказал в слух мой: идите за ним по городу и поражайте; пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего».[19]

Слова эти встревожили меня, я отвернулась, и тут на верхней галерее заиграл, а потом внезапно умолк орган; решив, что провела здесь довольно времени, я поспешно ретировалась на кладбище, где осмотрела надгробия — в основном старики, два-три бессчастных ребенка и свежая могила девушки по фамилии Харкнесс, скончавшейся всего несколько месяцев назад. Была она, бедняжка, лишь парой лет старше меня, и мне стало неуютно от подобного намека на смертность всякого живого существа. Я помедлила — отчего имя ее мне знакомо? — но память не одарила меня подсказкою, и я зашагала прочь.

На улице я заметила маленькую чайную комнату на углу и, припомнив, как ужасно голодна, поскольку толком не притронулась к завтраку, что сготовила Изабелла, зашла внутрь и заказала чаю и лепешку с местным крыжовенным мармеладом.

— Недавно у нас, мисс? — поинтересовалась девушка за прилавком, наливая чай. Лицо у нее было огрубелое — вероятно, все детство провела в услужении, — однако приветливое, будто она рада обществу. Ямочки на щеках придавали ей некоего очарования, но глаза слегка косили — левый взирал прямо на меня, правый уставил зрачок вбок, что девицу отнюдь не красило и притягивало невежливый взор. — Или вы проездом?

— Надеюсь, я здесь надолго, — отвечала я. — Приехала вечером и хотела с утра осмотреть деревню. Чудесная у вас тут чайная. Вы одна управляете?

— Мамка моя управляет, — объяснила она. — Токмо у нее опять черепушка разболелась, и Тетеха одна тута.

— Ужасно тяжело, должно быть, — предположила я, желая подольститься к местной торговке. — В обед, вероятно, здесь не протолкнуться.

— Правду вам сказать, легче, когда ее нету, — отозвалась девица и остервенело почесала в затылке. — Умеет она из мух слонов мастерить. Нет уж, дела глаже, когда я одна. Понимаете меня, мисс? У меня свои ухватки, у нее свои, иной раз они вместе не складываются.

— Прекрасно понимаю, — улыбнулась я и протянула ей руку: — Элайза Кейн. Рада познакомиться.

— Да и я, мисс, — отвечала она. — Молли меня зовут. Молли Сатклифф.

Она ушла за прилавок, а я сидела за столиком, с удовольствием прихлебывая чай и жуя лепешку, наблюдая, как течет жизнь за окном. Неизвестными путями сюда добрался номер «Иллюстрированных лондонских вестей» — он лежал на соседнем столике, и я потянулась было за ним, но передумала; в конце концов, эта самая газета поместила объявление о выступлении мистера Диккенса, и не прочти ее папенька, он, вероятнее всего, был бы со мною по-прежнему. Посему я затаила зло на газету и сейчас предпочла понаблюдать за деревенскими. К церкви по улице шел долговязый викарий, на удивление молодой человек, — он вел за собою щеночка. Щеночку было от силы месяца два, и он еще не привык ходить на поводке: то и дело останавливался, вертел головой и грыз веревку, надеясь вырваться на свободу, но викарий упорствовал, однако за поводок не дергал, останавливался погладить звереныша и шепнуть ему на ухо утешительные слова, и тогда щенок принимался целоваться и лизаться, скрепляя тем самым узы доверия. В очередной раз замешкавшись, викарий глянул на меня, и взгляды наши встретились; он пожал плечами и улыбнулся, а я против воли рассмеялась и продолжала смотреть вслед этой паре, пока они не исчезли за воротами церковного двора.

Допив чай, я встала, уплатила и поблагодарила Молли. Та забрала со стола пустую чашку с блюдцем и сказала, что, мол, чает, я к ним еще загляну, но коли мамка будет кричать, пускай я не обращаю внимания, мамка у нее иной раз сущий деспот.

— Я наверняка буду часто вас навещать, — сказала я. — Я новая гувернантка в Годлин-холле и, вероятно, стану регулярно наведываться в деревню.

При этих словах чашка выскользнула у нее из рук, упала на пол и разлетелась по меньшей мере на десять кусков.

— Боже правый, — сказала я, глядя на бывшую чашку. — Надеюсь, она была не очень ценная.

Но Молли на осколки и не взглянула — смертельно побледнев, она вперилась мне в лицо. Все ее дружелюбие, вся теплота мигом испарились, и она взирала на меня, не говоря ни слова, а я стояла, не понимая, что такое с нею приключилось; в конце концов она с собой справилась, тряхнула головою, сбегала за веником и совком и принялась сметать черепки. На меня она больше не смотрела — надо полагать, решила я, смущается собственной неуклюжести.

— Что ж, до свидания, — сказала я и ушла, недоумевая, отчего так стремительно переменилось ее настроение; впрочем, как следует поразмыслить я не успела: едва я ступила на улицу, мимо проехала тележка молочника, — выйди я спустя миг-другой, наверняка попала бы под лошадь. Я вскрикнула, поспешно овладела собой и наказала себе впредь смотреть, куда иду. Деревня совсем невелика, но никогда не знаешь, где тебя подстерегает опасность.

Я зашагала по улице, не заходя в лавки, но рассматривая витрины. Этой привычкой я обзавелась с год назад в Лондоне, где гуляла по Риджент-стрит, разглядывая в витринах роскошные товары высочайшего качества, — мне в жизни не хватило бы на них средств, но они наполняли меня томлением. На улице Годлина я миновала недурную овощную лавку с целым прилавком овощей и фруктов, подобных коим я никогда прежде не видала. Несомненно, местный урожай. Как приятно жить вблизи сельских угодий, размышляла я, где ты всегда обеспечен здоровой пищей. Это, в свою очередь, привело мне на ум Изабеллу и ее стылый завтрак. Я надеялась, что обед окажется удачнее; пожалуй, разумнее приготовить его самой. Окно портнихи явило взору еще один дуэт матери и дочери — одна помогала какой-то даме выбрать платье, другая сидела за швейной машинкой, и рот ее щетинился булавками; надеюсь, подумала я, никто ее не испугает, иначе она рискует проглотить булавку, а то и не одну. Витрина пекарни манила восхитительными лакомствами, и я подумала, не прихватить ли что-нибудь домой, — домой! сколь странно это слово приложимо к Годлин-холлу; будто он и в самом деле может стать мне домом, — дабы подкупить детские сердца. Но тут наконец, в стороне от дороги, прямо за деревенским насосом, откуда пили маленькие дети, я обнаружила дверь с табличкой красного дерева, на коей было выгравировано: «Альфред Рейзен, поверенный для прозорливых клиентов», разгладила пальто, поплотнее натянула шляпку на голову и вошла.

Молодой человек, расположившийся за столом, поднял голову от гроссбуха, услышав звяканье колокольчика. Был он на вид довольно странен — рано лысел, обладал толстыми румяными щеками и усами, которым недоставало надлежащего ухода. Под левым глазом у него притаилось незамеченное чернильное пятно. Он снял очки, снова нацепил их на нос и отложил перо. Руки его, отметила я, были покрыты черными отметинами, а манжеты рубашки составят предмет тяжкого труда его супруге в день стирки.