Мачо - Надежда Нелидова

И погиб глупо, нелепо. Выпил, сел за руль – всё к ней рвался, к разлучнице. Вокруг на тридцать вёрст вымершие от зноя деревни, поля да перелески – откуда, думал, взяться милиции? А они тут как тут. Он дал дёру по пустынной полевой дороге. Испугался, что отнимут права: как же он к разлучнице-то каждый день будет ездить? ППС-ники сели на хвост. Он – шибче, они – того шибче. Стали стрелять по колёсам. Была у них в милиции одно время популярна стрельба по живым мишеням – надо не надо, – заканчивавшаяся трагедиями.

На полном ходу иномарка Анатолия, с простреленной шиной, полетела вверх тормашками. Дверцу открыли – вывалился мёртвый, с окровавленной головой. А машина, как ни странно, почти целенькая. Всё.

Ну, вот и случилось. Приехали. Вместо почтенной старости среди внучат, пирогов, огородных закруток – рисовать брови и глаза, будто тебе семнадцать лет. Взбивать волосы – Ангелина подстриглась и обесцветилась под блондинку, неудачно: сожглась. Вышла ржаная солома, как у дешёвой куклы. Ещё покрасить нос губной помадой – получится вылитый Олег Попов.

Вместо уютного вязания детских носочков – бесстыдно скакать в клубе для одиноких сердец и на «Вечере, кому за…» Когда включают «Ах, какая женщина!» – из-за столиков, одёргивая платья, на танцплощадку выплывают одинокие толстушки и худышки. Выпятив груди, старательно, неуклюже крутят неповоротливыми попами, исполняют подобие танца живота. Каждая изо всех сил показывает, что это про неё песня, это она ах какая женщина – и не видеть этого очевидного факта может только конченый дурак или слепой. Ах, какие женщины, какие женщины – ах, какие сплошь вокруг конченые дураки и слепые!

…В сорок пять лет – вместо того, чтобы уйти с головой в телевизионные мыльные любовные страсти – самой барахтаться в страстях. Чтобы «соответствовать» – вколачивать крем в морщины, махать отвыкшими непослушными руками и ногами, делать гимнастику: из приёмника брызжет музыка, из глаз – слёзы. Натягивать на ноги, привыкшие к мягким удобным шлёпанцам, узкие туфли на шпильках – бежать, как молоденькой, на поиски второй половинки. Которые (поиски) в 99, 9 процентах – безнадёжные.

В подавляющем большинстве претенденты на знакомство – жалкие, сломленные, обиженные, обжёгшиеся на молоке и дующие на воду – истерично-взвинченные или подавленно-сонные – мужчины. Они с тоской смотрят на Ангелину и сравнивают с Идеальной Женщиной. И Ангелина смотрит с тоской. А сравнить не с кем. Она висит в воздухе. Муж через стенку, ещё здесь. Но он с каждым часом, минутой усыхает, отмирает в Ангелининой душе, уходит всё дальше. Живой, а для неё – покойник, пусть даже развода не будет.

Развода не будет, да он сам это понимает. Слишком переплелись, срослись их жизни, прожитые годы, движимое и недвижимое – пилой не распилить. Главное: дочка («Папа, оставишь маму – не прощу!» Ну, да дочка уже взрослая). И – бизнес, фермерское хозяйство. В него Анатолий душу вложил. Ночей не досыпая, куска не доедая поднял на ноги, выпестовал, как малое дитя. Хозяйство только-только налилось силой, начало приносить хорошую прибыль. Бизнес записан на них двоих, как приобретённый во время супружества – он-то и намертво склеил владельцев до конца жизни. Это не телевизор, не холодильник, не дом, это – живое. Раскромсаешь на две половины – загубишь.

Ангелина пробежалась по десяткам адвокатов, и все подтвердили: не захочет муж терять своё дело – никуда не денется. Будет при ней до конца жизни, как та собака: не привязанная, а визжит.

Однажды Ангелина в суде дожидалась консультацию. Из-за двери доносилось: «холодильник», «софа», «холодильник», «холодильник»… Закрадывалось сомнение: а люди ли там разводятся? Или мебель с бытовой техникой? Всё же из кабинета вывалились не софа с холодильником, а муж и жена. Она явно готовилась: вызывающе, тщательно, продуманно наряжена и накрашена. Любуйся, мол, кого теряешь. Он – с работы, в спецовке, грязный, не ухоженный. У обоих окаменелые лица. Она резко пошла налево, он – направо.

«Бедные, бедные люди, – думала Вера. – За что им такое – резать по живому? Вместе – плохо, и друг без друга – плохо».

В 45 лет – предательство, одиночество, боль. Которую можно уравновесить только той же монетой. Поспешные жалкие, неумелые, лихорадочные, суетливые попытки немедленно ему, изменщику, изменить самой – найти любовника, как орудие мести. Всё равно счастливой стану, даже если без тебя.

В городе, в брачной газете Ангелине любезно дали образцы дамских объявлений для подобных щекотливых ситуаций.

«Ищу порядочного мужчину для нечастых, но стабильных встреч». Прозаично, технично – как будто подыскивается спутник для похода на рынок за картошкой. Картошка тоже требуется нечасто, но стабильно.

«Если вам от 35 до 55 л. и ваш рост от 175 см, если ваш вес не превышает 85 кг…» Фу, будто кусок мяса на рынке облюбовываешь.

«Если вы желаете завести тайную необременительную связь на стороне…» – кокетливо и старомодно.

«Мужчина, приятный во всех отношениях, не свободный, но не удовлетворённый, вы не будете разочарованы…» Ужас! Мерзость, грязь, грязь, пошлость!

Остановилась на сухом и лаконичном: «Замужняя женщина ищет мужчину для встреч». Но, господи, почему Ангелина чувствует себя развратницей?! На душе царапают кошки, тоска. Грех прелюбодеяния, разврата – настолько привыкла к статусу жены. В семейных неурядицах всегда виноваты оба. Ангелина не снимает с себя вины: суховата, в постели холодна, более того, при малейшей возможности увиливала от исполнения супружеского долга. В одном нельзя было упрекнуть её – в неверности: слишком для этого брезглива.

А он, оказывается, все эти двадцать лет ей изменял. А она прятала голову в песок. Допряталась. Все хвалили Ангелинину терпеливость. Имя Ангелина – оно же от слова «ангел». Дотерпелась. Долготерпение одного – приводит к вседозволенности другого. К оборзению, говоря по-русски. Он давно в открытую живёт на вторую семью.

Соперница, аптекарша, живёт в соседней деревне. Непропорционально коротенькие ножки. Как японка, шатко семенит на высоких платформах, зрительно удлиняющих фигуру. В поясе изо всех сил перетянута, пуговицы на медицинском халате едва не лопаются, чтобы подчеркнуть талию, которой нет. Вульгарная «мокрая» химия, кудряшки над узеньким лобиком, улыбочка не разжимая губ… Пока Ангелина раскидывала мозгами, соперница раскидывала ногами.

Гордая Геля улыбается, как ни в чём не бывало, хотя душат слёзы. Не пьёт валерьянку, чтобы муж по запаху не догадался, как она переживает. Ещё чего, много чести! Назло мужу и всему свету делает вид, что её не трогает происходящее, что она выше этого, что сильная. Хотя… Слабая, слабая, слабая! И, как выяснилось, до сих пор любит, любит, любит! И, как все любящие, ошибается, всё делает с точностью до наоборот, как не надо.

Она подбирает слова для мужа, которые должны его образумить. Первая жена Богом дана. Ещё: у умного мужа жена никогда не догадается об измене. И ещё. Мужа-то я всегда себе найду, а вот дочке – отца?

Она горячится, возмущается, суетится – и всё оборачивается против неё. А у той всё холодно, расчётливо, продумано, всё идёт по плану. Аптекарша притворяется слабенькой, нежной и нуждающейся в мужской защите. Рыдает на мужнином плече крокодиловыми слезами. Ту же валерьянку специально разольёт для запаха: пусть видит, как она, любовница, страдает, пусть пожалеет. А сама-то – холодная, расчётливая, хищная. Про таких говорят: ножом ткни – кровь не пойдёт. Ни крови, ни сердца, ни души. Вот таких мужики и любят.