Король Лев - Элизабет Рудник

— Муфаса бы никогда не позволил этому случиться, — осторожно промолвила Нала. — Мне его не хватает.

— Мне тоже, малышка. Нам всем.

— Что же делать? — Нала вся сжалась. Несколько старших львят подошли ближе, желая услышать, что скажет королева.

Глядя на них, Сараби в каждом видела Симбу. Она не могла их подвести. Им нужно было хоть в кого-то верить. Это то, чего хотел бы Муфаса и чего заслуживал бы Симба. Подняв голову, она уверенно произнесла:

— Мы будем сильными. Мы не позволим гиенам захватить наши земли. Шрам хочет этого, но этому не бывать.

Она замолчала. Львица не доверяла Шраму. Она помнила тот взгляд в его глазах, когда он сказал, что Муфасы и Симбы больше нет. Казалось, ему просто не терпелось поведать ей обо всём. А потом он ещё посмел намекнуть, что она может быть его королевой. Никогда! Только Муфаса останется в её сердце до конца жизни.

Хоть его слова и звучали искрение, а провозглашение славного будущего казалось многообещающим, в душе Сараби знала правду. Прибытие гиен на Скалу Предков было только началом. Всё станет только хуже. И её обязанность как королевы прайда сохранять спокойствие и защищать львов до последнего вдоха.

— Я не знаю, что произойдёт, — наконец сказала она. — Но обещаю, что приложу все усилия, чтобы не допустить беды. Пусть гиены думают, что они победили. Пусть Шрам верит, что мы примем его «будущее». Но мы должны держать головы высоко поднятыми и внимательно слушать. — Она посмотрела на старших львиц. — Когда он попросит нас охотиться, не стоит стараться. Лучше голодать, чем кормить этих паршивых гиен. Никогда и никуда не ходите одни. Сейчас мы нужны друг другу больше, чем когда-либо.

Львицы согласно закивали. Сараби нежно им улыбнулась. Они все страдали от потери. И всё же они до сих пор здесь и всё так же сильны. В очередной раз выглянув из логова, она уверенно кивнула:

— Я обещаю вам. Скала Предков всегда будет нашим домом.

«По крайней мере, я на это надеюсь, — подумала она, смотря на мирное безоблачное голубое небо, в то время как внутри её бушевала буря. — Потому что после всех моих потерь я не могу потерять ещё и дом».

Каждая косточка в теле Симбы болела. В голове что-то стучало, глаза опухли. Беспощадное солнце жгло спину, и он больше не двигался, потому что везде вокруг была только твёрдая иссушенная земля, и идти ему было некуда.

Казалось, он лежал там уже много дней. После падения с обрыва львёнок просто развернулся и побежал куда глаза глядят. У него была лишь одна цель: убраться как можно дальше от гиен. Вскоре трава саванны сменилась мягким песком, который, в свою очередь, сменился бесконечным морем засохшей коричневой грязи. Нигде не было ни намёка на тень. Он шёл без воды и пищи, продвигаясь вперёд мучительно медленно, в то время как его мысли лихорадочно метались. В разум прорывались образы падающего с обрыва отца. Он видел полный ужаса и отвращения взгляд Шрама. Его голову сотрясал стук копыт антилоп гну. И в перерывах между этими видениями он воображал свою мать. Представлял, как её глаза наполняются слезами, когда она узнаёт о смерти Муфасы, а потом её гнев, когда она понимает, что её собственный сын — причина смерти короля. Уже одна эта мысль заставляла Симбу продолжать идти. Он никогда не сможет вернуться, он всех подвёл.

Но теперь львёнок был уверен, что о возвращении нет смысла и думать, ведь, похоже, он умрёт прямо здесь. Над ним уже хлопали крыльями грифы-стервятники. Они всегда появляются, когда животное близко к своему концу. Предвестники смерти.

Хлопанье зазвучало ближе, а потом Симба услышал, как птицы приземлились неподалёку от него. Когда они начали его окружать, львёнок попытался открыть глаза, но малейшее движение вызывало боль по всему телу, и он решил сдаться, оставив веки, обеспечивающие темноту и спасающие от ослепительного света, опущенными.

Потом он внезапно услышал, как грифы беспорядочно заметались и принялись звать друг друга. Через несколько мгновений раздался стук копыт, и земля легонько задрожала. Перед тем как он окончательно впал в забытьё, Симбе послышался громкий голос. Последнее, что львёнок запомнил перед тем, как скользнуть в темноту, был чей-то крик: «Бей стервятников!»

* * *

Пумба сделал шаг назад. Бородавочник любил разогнаться, прежде чем как следует напугать стервятников. Опустив голову, он громко фыркнул и подождал, пока птицы успокоятся. Будет веселее, если соберётся побольше грифов. А если Пумба что-то и любил, так это веселье.

Вообще-то они с его другом Тимоном любили веселье больше всего на свете. Именно поэтому они и были такими хорошими друзьями, несмотря на то что Пумба — бородавочник, а Тимон — сурикат. И, как любил повторять Тимон, Пумба — это мускулы, а он сам — мозги. Несмотря на различия, они были отличной командой.

Увидев, что время пришло, Пумба ударил копытом о землю и бросился на стервятников. Когда он в них врезался, пыль и перья взлетели в воздух вместе с птицами. Пумба снова радостно закричал.

— Подумать только, я сегодня проснулся и не знал, чем себя занять, — сказал он. — И глянь-ка, как всё повернулось!

Тимон, восседавший на спине Пумбы, подскочил. Его большие глаза, очерченные чёрным, нервно бегали туда-сюда. Он всегда ожидал какого-нибудь подвоха. Все сурикаты такие. Если эти существа не находились в безопасности под землёй, то всегда очень сильно нервничали. А Тимон нервничал больше остальных.

А также он всегда был голодным и вечно думал о еде.

— Яйца есть? — нетерпеливо спросил Тимон, глядя на то место, где несколько птиц всё ещё лежали в обмороке. — Пожалуйста, скажи мне, что яйца остались! Ты же говорил, что, если как следует их напугать, они непременно снесут яйца.

Пумба разочарованно покачал головой:

— На этот раз никаких яиц.

Но потом замолчал, склонив голову набок. За стервятниками оказалось что-то ещё. Бородавочник прищурился, пытаясь понять, что это. Наконец он разобрался:

— Смотри-ка, Тимон. Там маленький жёлтый комок меха.

— Я всегда мечтал о комке меха! — воскликнул Тимон, захлопав в ладоши. Заставив Пумбу подойти ближе, Тимон посмотрел на странный предмет. — И он как раз моего размера!

Пока они смотрели на шар, Пумба подозрительно засопел. Было в нём что-то… не то. Он не вполне мог понять, что. А потом разобрался.

— Подожди-подожди… У этого комка четыре ноги и хвост.

Тимон пожал плечами.

— Мне плевать. Я голый сурикат. Ночи холодные. Этот мех мой!

— Тимон, знаешь, мне кажется, что он живой, — продолжил Пумба, не сводя глаз со своей находки. Судя по всему, комок меха дышал.

Качая головой, Тимон спрыгнул со спины Пумбы и подошёл ближе.

— Живой? — повторил он. — Нет-нет-нет, он не должен быть живым. Потому что если этот комок меха живой, то…