Невеста на уикенд - Алекс Коваль

– Да, конечно, хорошо, – вымучиваю улыбку и уже хочу убежать и выдать Илье очередную порцию гадостей за подставу, но женщина перехватывает мое запястье и заставляет обернуться.

– Я хочу, чтобы ты знала, Анастасия, – чеканит каждое слова Эмма, – ты не устраиваешь меня в роли невестки, – удар номер один. – Моему сыну нужна более умная и смелая особа, – удар номер два. – И я не верю в твои чувства, – финальный. Между нами устанавливается молчание и упрямое бодание взглядами. Мне только и остается, что поджимать в недовольстве губы и молча проглатывать обиду.

Собственно, мне мои же мысли и озвучили. Вот только в глупости и трусости меня еще никогда не обвиняли. 

– Я вас поняла. Эмма Константиновна, – стоит неимоверных трудов и полной мобилизации запасов силы воли. – Простите, – сама не понимаю, за что извиняюсь: за то, что, выдернув руку, ухожу, цокая каблуками по брусчатке, или за то, что не оправдала ее ожиданий как невеста. 

Плевать.

Три дня, и я буду дома. И с этой высокомерной дамочкой больше никогда не увижусь!

В спальню захожу на трясущихся то ли от злости, то ли от испуга ногах и первым делом лечу к ванной комнате, уверенно отстукивая в дверь ихтиандру Сокольскому, который все еще “освежается с дороги”.

Нам с ним срочно нужно придумать, где взять кольцо, и это я ему и сообщаю, когда он, раздраженно дергая, ручку выходит. Хвала небесам, не в полотенце или чего еще хуже – голый, а уже в джинсах и светлой футболке, что непозволительно сильно обтягивает рельефный торс, и с мокрыми волосами.

– Где пожар, Настя? – спрашивает, как мне кажется, слегка раздраженно, забирая протянутый мобильный. Как всегда, он само спокойствие и даже бровью не повел, несмотря на то, что я от переизбытка эмоций чуть ли не подпрыгиваю на месте. 

– Как тебе? – поднимаю правую руку и машу ладошкой перед его глазами, покручивая, чтобы лучше разглядел. Что? Вот именно, что ничего. – Нравится? – говорю с упреком, хотя признаю, и сама хороша. Совершенно не подумала об этой маленькой, но значительной детали. – Изящно смотрится, не правда ли? 

А я говорила, что из меня актриса так себе!

– Ты о чем? – хмуря брови, спрашивает Илья. – Нарываешься на комплимент? – перехватывает мою ладошку, сжимая пальчики и тут же притушая всю мою спесь, – очень и очень изящные, да, Настя.

– Да я о том, кхм, – сглатываю вставший в горле ком, – о том, что твоя мать только что ткнула меня носом в отсутствующее на моей руке помолвочное кольцо, о котором, очевидно, должен был позаботиться ты, жених, – говорю, ожидая паники с его стороны, и тычу кулаком в каменную грудь, но мужчина не высказал никакого удивления и даже не пошатнулся. Вся его реакция была выражена абсолютно спокойно:

– Точно! – прищелкнул пальцами, – так и знал, что что-то забыл отдать. 

– Забыл? Отдать? Так ты, что ли...

– Именно. Неужели ты думаешь, что я совершенно не подготовился? – бросает на меня взгляд, полный превосходства, Сокольский и, запустив руку в свою дорожную сумку, выуживает оттуда маленькую красную бархатную коробочку.

Ну вот, я даже слегка разочарована, что не получилось поймать его на невнимательности. Наш педант-перфекционист и тут оказался до зубного скрежета подготовленным.

–  Думаю, с размером угадал, – поднимает крышку и достает аккуратное колечко с огромным камнем. Нет, с гигантским камнем, который так и переливается на солнце, сверкая разными оттенками от зеленого до фиолетового.

– У меня рука отвалится от такого количества каратов! А если учесть, что твоя мать будет пристально следить за его наличием на моей руке, так это же сутки напролет я должна таскать такую тяжесть на своих тонких пальчиках! – выдаю возмущенную тираду. Хотя кого я обманываю, стоило только увидеть эту ювелирную красоту, как в голове щелкнуло. Да уж, Сокольский совершенно не поскупился на свою “невесту” и поистине “держит марку”. Только дорогие вещи, известные бренды и изящная ювелирка. И да, каждая вторая бы душу дьяволу продала за такое украшение хоть на четыре дня, еще и в комплекте с таким мужчиной, как Сокольский. Продала бы? Ну вот… я и продала. 

– Не переживай, ночью ты можешь его снимать.

– А ты уверен, что Эмма Константиновна не залезет к нам в спальню, чтобы проверить? – ухмыляюсь, понимая, что, наверное, я бы  не удивилась и такому поступку с ее стороны. Тем более после услышанного в свой адрес у бассейна. Сейчас не то, что мой шаг, мой каждый вздох  будет ею рассмотрен, как под микроскопом.

– Вот, это, кстати, еще одна причина спать в одной кровати, – посмеиваясь, говорит Сокольский. – Надевай, – протягивает мне зажатый в пальцах аккуратный золотой обруч, выжидательно гипнотизируя своим взглядом.

– А как же встать на одно колено? Скрипка, лепестки роз, торжественный момент? Ты все-таки мою руку и сердце на всю жизнь просишь, а не на работу на пару часов выйти.

– Обломинго. Помнишь? – подмигивает негодяй своим черным глазом и расплывается в поистине дьявольской ухмылке. – Я вот запомнил, Наст… – не успевает договорить Сокольский, как за спиной щелкает дверь, и тут же врывается в спальню резкий голос его матери:

– Илья, может вы… – говорит женщина, и я не успеваю даже среагировать, как Илья сгребает меня в охапку зачем-то. И пряча руку с кольцом у меня за спиной, вроде как невзначай проезжая по попе, приобнимает.

– Кхм… мам? – смотрит на родительницу, которая, словно рентген, сканирует нас, ну, уж слишком пристально. И, видимо, и сын ее это замечает, потому что приобнимает еще чуть сильнее, целуя в висок. – Ты не могла бы стучать, перед тем, как зайти? – просит вроде как  невинно, но Эмму это жутко коробит.

– Я в своем доме.

– А мне не пятнадцать, и мы могли с Настей здесь отнюдь не беседы вести, – говорит, как всегда, спокойно, совершенно не тушуясь перед матерью, тогда как я от предположения “чем мы могли тут заниматься” краснею и бледнею, а сейчас, наверное, вообще зеленею.

– Поняла. Ждем вас в столовой. Через час будет обед, – недовольно бросает Эмма Константиновна и выходит, ощутимо долбанув дверью.

Надо же, из какого бы общества дамы ни были, они все выражают свой гнев разнесением косяков и разбитием дверного полотна в щепки. 

– Ты очень резко с ней, – подаю голос, когда Сокольский-таки ловит мою правую ладошку и натягивает на безымянный палец кольцо.

Да уж, не такую я в своей жизни помолвку представляла. Я, как минимум, планировала рыдать от счастья и, как максимум, упасть в обморок. 

– Я люблю свою мать, но она умеет переходить границы, – говорит Илья и на доли секунды, натянув колечко до конца, замирает с моими пальчиками в своей ладони, рассматривая мою ладошку. Мне кажется, он хочет что-то сказать, поднимая свой взгляд исподлобья, но потом, передумав, ухмыляется. – Неплохо, однако, смотрится, Загорская. Может, нам и правда того?